После 1929 года произошли перемены в характере моей разведдеятельности. Причины этого кроются в следующем. Во-первых, в связи с изменениями в международном положении центр тяжести сместился от Коминтерна к Советской коммунистической партии и к самому Советскому Союзу. Во-вторых, мои собственные способности в большей мере соответствовали не столько раз-веддеятельности в целях решения политических проблем партии, сколько деятельности в более широкой сфере экономики и политики, а также в известной мере в области военной разведки.
Короче говоря, я больше подходил для удовлетворения срочных запросов руководства Советской коммунистической партии, нуждающейся в обширной экономической, политической и военной информации, нежели запросов Коминтерна об информации о положении в местных партиях и рабочем движении.
Такого рода обстоятельства, а также то, что с 1925 года я стал членом Советской коммунистической партии, и определили мой перевод на работу в указанном выше широком диапазоне разведдеятельности. При получении такого указания я попросил себе одного технического помощника (радиста) , одного сотруд-ника-японца и одного компетентного сотрудника-иностранца. И мне подобрали Клаузена15
, Мияги16 и Вукелича17. В месте назначения я мог в случае необходимости вербовать и других людей.14
Так в японском тексте. —15
16
17
ПОЛОЖЕНИЕ МОЕЙ РАЗВЕДГРУППЫ ОТНОСИТЕЛЬНО МОСКОВСКИХ ИНСТАНЦИЙ
Отношения между членами моей разведывательной группы и московскими инстанциями были различными. Почти не было ясности ни в их организационном, ни в их служебном положении. Поэтому очень трудно объяснить положение, которое занимал каждый из них в отдельности.
С 1925 года я был членом Советской коммунистической партии. И мое положение, естественно, представляется ясным. Будучи членом партии, я должен был подчиняться партийным директивам и инструкциям. Где и какую бы деятельность я ни проводил, я поступал в соответствии с партийными директивами и инструкциями. О моих отношениях с партией можно составить четкое представление хотя бы по тому факту, что даже в Японии я аккуратно вносил мои партвзносы. За свою деятельность и в Японии, и в Китае я нес ответственность перед Советской коммунистической партией и ее Центральным комитетом. Вместе с тем, будучи главой агентурной группы в Японии, я с технической стороны нес ответственность перед Красной армией, а именно — перед четвертым управлением. Это управление обеспечивало техническую сторону моей связи с Центральным комитетом. Кроме того, это управление решало технические проблемы, с которыми мне приходилось сталкиваться.
После того как я начал работать в Китае и Японии, мои отношения со штаб-квартирой Коминтерна носили исключительно косвенный характер. Для понимания характера этих отношений следует иметь в виду три обстоятельства. Во-первых, исключительную стабильность моих отношений с Коминтерном в прошлом, т. е. в период с 1925 по 1929 год. Во-вторых, дружеские отношения между мной и отдельными руководителями штаб-квартиры Коминтерна. И в-третьих, некоторая часть посылаемых мной информационных сообщений поступала из Центрального комитета в штаб-квартиру Коминтерна и, по-видимому, использовалась там. Однако после того как в 192 9 году мои отношения со штаб-квартирой Коминтерна были прерваны, я не мог не принять во внимание, что не являюсь членом Коминтерна. В Коминтерне не было индивидуального членства, и Коминтерн не являлся партией. Он представляет собой объединение всех коммунистических партий в мире, а не всех членов этих партий.
Суть вышеизложенного такова.