Знаменитые случаи из практики

Воодушевившись открытием, что профессия отца Шребера помогает нам объяснить особенности его Бога, мы теперь попытаемся сделать интерпретацию, которая, возможно, прольёт свет на уникальную структуру этого Существа. Небесный мир состоял, как нам известно, из “передних царств Господа”, которые также называются “преддверия Неба” и в которых содержатся души умерших, и из “нижнего” и “верхнего” Бога, которые вместе составляют “задние царства Господа” (19). Хотя мы должны быть готовы обнаружить здесь наличие обобщения (слияния), которое нам не под силу расшифровать, всё же стоит воспользоваться тем ключом, который уже у нас в руках. Если “чудно созданные” птицы, которые, как было показано являются девушками, сначала были преддвериями Неба, то нельзя ли предположить, что передние царства Господа и преддверия (Наряду с более распространённым значением двора, расположенного перед каким-либо архитектурным строением, термин «преддверие» (Vorhof) используется в анатомии для обозначения расширения, образующего вход к внутреннему органу, в данном контексте подразумевается часть женских гениталий) Неба следует рассматривать как символ женщины, а задние царства Господа -- как символ мужчины? Если бы мы точно знали, что умерший брат Шребера был старше его, мы могли бы предположить, что разложение Бога на нижнего и верхнего Бога выражало воспоминание пациента о том, как после ранней смерти его отца старший брат занял его место.

В этой связи, наконец, я бы хотел обратить внимание на проблему солнца , которое благодаря своим “лучам” приобрело столь большую важность в выражении его фантазий. У Шребера было очень своеобразное отношение к солнцу. Оно беседует с ним по-человечески, и, таким образом, предстаёт перед ним как живое существо или как часть стоящего за ним сверхсущества.(9) Из медицинского отчёта мы узнаём, что одно время он “то и дело выкрикивал угрозы и оскорбления в его адрес, просто вопил на него” («Солнце - ты проститутка» (384)) и часто приказывал ему ползти прочь и спрятаться. Он сам сообщает нам, что солнце бледнеет перед ним («А впрочем и сегодня ещё солнце показывает передо мной свой другой облик, совсем не тот, который был до моей болезни. Лучи солнца тускнеют при встрече со мной, стоит мне только начать с ним громко разговаривать. Я могу совершенно спокойно смотреть прямо на солнце, оно слепит меня в ничтожной степени. Хотя в здоровые для меня дни, как и наверное для других людей, невозможно подолгу, минутами всматриваться в солнце» (139, примечание). (К этому Фрейд ещё вернётся в «Послесловии»). То, каким образом оно связано с его судьбой становится ясно по важным изменениям, которые оно претерпевает как только начинают происходить изменения в самом Шребере, как, например, во время первых недель в клинике Зонненштайн. (135) Шребер сам помогает нам интерпретировать свой солнечный миф. Он отождествляет солнце с Богом, иногда с нижним (Ахриманом), а иногда с верхним. “На следующий день... я видел верхнего Бога (Ормузда), и на этот раз не мысленным взором, но физическим зрением. Он был солнцем, но не солнцем, в его обычном виде, как его видят все люди; это было...” и т.д. (137-138) Поэтому с его стороны ничуть не странно обращаться с солнцем так же, как он обращается с Самим Богом.

Следовательно, солнце является ничем иным, как ещё одним сублимированным символом отца; и указывая на это я вынужден сложить с себя всяческую ответственность за монотонность выводов, предлагаемых психоанализом. В этом случае символика пренебрегает грамматическим родом -- по крайней мере, в немецком варианте, (Как и в русском тоже, но в немецком языке солнце женского рода) так как в большинстве других языков солнце мужского рода. Его парой в этом изображении родителей является “Мать Земля”, как он её обычно называет. Мы часто встречаем подтверждения этого факта, расшифровывая патогенные фантазии невротиков в анализе. Мне остаётся лишь слегка намекнуть на отношение всего этого к космическим мифам. Один из моих пациентов, который потерял отца в очень раннем возрасте, всегда пытался отыскать его во всём великом и возвышенном в Природе. С тех пор, как я узнал об этом, мне стало казаться весьма правдоподобным, что гимн Ницше “Vor Sonnenaufgang” [“Перед восходом солнца”] является выражением того же стремления (.«Так говорил Заратустра», третья часть. - Ницше тоже видел отца лишь в детстве). Другой пациент, который стал невротиком после смерти отца, испытал первый приступ тревоги и головокружения в момент, когда солнце светило на него, работавшего лопатой в саду. Он спонтанно выдвинул интерпретацию, по которой он испугался, потому что его отец смотрел, как он прикасался к матери острым инструментом. Когда я попытался мягко протестовать, он попытался объяснить своё предположение сообщением, что ещё при жизни отца сравнивал его с солнцем, хотя и в шутку. Когда бы его не спрашивали, где отец собирается провести лето, он отвечал звучными словами из “Пролога в небе”:

Und seine vorgeschrieb'ne Reise

Vollendet er mit Donnergang