Знаменитые судебные процессы

Вернувшись в камеру, Гюг де Пейро в изнеможении садится на табурет и долго сидит не двигаясь. Потом он встает, вынимает из-за отворота рукава кремень и начинает яростно царапать каменную стену, выводя неуклюжими буквами: «Взываю к богу и прощений…»

Когда кардиналы доложили папе, что сановники ордена добровольно подтвердили свои первые при-знания, он не выразил удивления. Он просто выпустил буллу «Faciens misericordiam»,[28] где сообщал о гнусностях сановников ордена, которые «в присутствии двуx кардиналов признались в совершении чудовищных обрядов посвящения, а также поведали о других ужасных и позорных делах, о коих папа из стыда желал бы умолчать».

После тягостных Сцен, разыгравшихся в Шиноне, Климент V не мог поступить иначе. И все же кардиналам стало не по себе, когда они прочли текст буллы. Она была датирована 12 августа 1308 года. Значит, эта булла, составленная «весьма туманных выражениях, была написана за неделю до того, как они увиделись с сановниками ордена. Поездка в Шинон была чистой формальностью.

— Защита ордена Храма! Защита ордена Храма! Охрипший голос бальи гулко разносится в коридорах и разом пробуждает узников, лежащих на соломенных тюфяках; ворча, переворачиваются они на другой бок.

24 марта 1310 года, пять часов утра. Через узкое окно ледяной воздух струится в камеру. Брат Пьер де Булонь с трудом открывает глаза, отбрасывает одеяло. Вот он уже встал, неловко роется в куче тряпья на столе, отыскивая свой плащ. Потом заворачивает в чистую салфетку свиток пергамента, стилет, восковые таблички и гусиное перо, заботливо очинённое накануне вечером. Он готов предстать о качестве свидетеля перед епископами, которым поручено вести процесс тамплиеров; но он не доверяет клирикам, записывающим свидетельские показания, а потому решил собственноручно составить небольшую записку и передать ее членам папского трибу нала.

Теперь Пьер де Булонь стоит перед дверью и ждет, когда тюремщик ему откроет. Он внимательно прислушивается к звукам, доносящимся из коридора: какие-то шорохи, хлопанье дверей, шуршанье шагов по каменным плитам. Опять во дворец монсеньора епископа отправятся только два-три человека! Братья больше не верят друг другу. Они скованы страхом. Замыкаются в своем одиночестве. Булонь знает, что в соседних камерах рыцари и сержанты, натянув одеяло на голову, ждут, когда вновь наступит тишина, чтобы еще на несколько минут забыться спасительным сном. Ах, если б он мог вывести их из оцепенения! Сплотить их! Заставить снова ощутить всю силу утраченного единства тамплиеров!

Вдруг ему приходит шальная мысль. Оп, Пьер де Булонь, который никогда не был рыцарем и носит черную рясу капеллана, изо всех сил выкрикивает старый боевой клич крестоносцев:

— Воля божья! Воля божья! Гроб господень, помоги нам!

Этот призыв отлается эхом в пустых коридорах. Озадаченные стражники суетятся, пытаясь понять, откуда донесся вопль. Люди в камерах содрогнулись. Что-то более реальное, чем сон, воскресило в их памяти яркое южное небо, солнечные блики на шлемах, топот скачущих коней, забытые запахи улиц Акры…

И вдруг происходит чудо. Десять, двадцать, тридцать голосов, сливаясь и вторя друг другу, повторяют клич крестоносцев. Узники молотят кулаками по дверям камер. Все хотят выйти, все хотят быть свидетелями, все хотят бороться.

Через полчаса на въездном дворе орденского замка собралось больше двухсот тамплиеров. Двести рыцарей, сержантов, капелланов смеются, переговариваются, узнают знакомых. У королевских солдат не хватает цепей, чтобы заковать всех, приходится посылать за теми в другие тюрьмы. В город скачут всадники, чтобы предупредить епископа, короля, бальи: тамплиеры поднялись! Тамплиеры защищаются! Менее чем за час новость успевает облететь столицу.

Вскоре на улицах, на берегах Сены появляются длинные вереницы тамплиеров, направляющихся к переправе у моста Менял. Они идут отовсюду. Узнав, что братья, заключенные в «верховном» орденском замке, приняли смелое решение, другие тамплиеры — узники парижской тюрьмы Шатле, аббатства святой Женевьевы, дворца графа Савойского тоже собрались защищать орден. Все перевозчики на Сене заняты. У реки собралась толпа зевак; они освистывают тех лодочников, которые берут с тамплиеров плату, подбадривают рыцарей, словно вознамерившихся взять приступом остров Сите, где заседает готовый их выслушать папский трибунал.

Парижане, неприязненно относившиеся к высокомерным и неприступным воинам-монахам в дни их могущества, в конце концов сжалились над этими людьми, которые вот уже больше трех лет ежедневно проходили перед ними в цепях, в лохмотьях, отмеченные страданием и все же сохраняли гордую осанку. Сегодня утром у дворца монсеньора епископа собралось столько рыцарей, что их приходится держать под открытым небом, во фруктовом саду за домом. К полудню там собралось пятьсот пятьдесят тамплиеров, стоящих плечом к плечу, — они снова вместе, снова едины и сознают свою силу.