Знамя, 2008 № 07

Подойдя к двери климовского дома, Антон постучал в дверь, но кроме Бульдиного лая не услышал никакой реакции. Тогда сам открыл дверь и вошел. На него тут же прыгнула бульдожиха, оставив паутину радостных слюней на новом пальто.

Хозяева же, а именно Виктор и Люба, сидели за столом друг напротив друга, подавленные, молчаливые и неподвижные, как будто позировали какому-то невидимому скульптору. На секунду они встревоженно повернули головы в сторону вошедшего, но потом снова вернулись в свое скульптурное состояние. Было ясно, что Митин отъезд - факт состоявшийся, и спрашивать их о сыне глупо. Они, не глядя на Антона и не вставая, поздоровались. Со стороны это выглядело, как будто они поздоровались друг с другом, а вовсе не с гостем. Антон замешкался в дверях, пытаясь решить, в какую же сторону двигаться, вперед или, может, … эээ… назад. Но Климов уже тряхнул головой и вышел из оцепенения.

- Ты извини, Антон, у нас, сам видишь, какая-то петрушка… Митя… ни с того, ни с сего…

- Брось, Вить, я ж не дурак, все понимаю. Привет, Люб, - кивнул он Любе. - Я, честно говоря, думал, что застану его.

- Да как видишь, не успел.

- Но ведь он все равно собирался уезжать? Правда, в Москву, а не в…

- Мурманск, - глухо закончила Люба.

- Да это понятно, - вздохнул Климов-старший. - Но, знаешь, одно дело заранее предупредив, а другое - вот так, на скорую руку собравшись, все покидав, прям не знаю…

Люба в подтверждение слов мужа печально вздохнула и, повернувшись, спросила, не хочет ли Антон чаю.

Антон безмолвно прищурил один глаз и помахал рукой, мол, не надо, не суетись, обойдемся без чайных церемоний. Люба вернулась в свое статичное положение и далее на протяжении всего разговора задумчиво молчала, то опуская, то поднимая голову.

- Я, Вить, собственно, попрощаться хотел.

- Да ты проходи, - засуетился Виктор.

- Да нет, нет, - замотал головой Антон, - я, видишь, даже не разделся. Пойду. Я в библиотеку, может, к Сурику по дороге зайду.

- Да ты что, старик? Успеешь ты к Мансуру зайти! Когда мы-то еще увидимся?! В конце концов, у нас же тут не похороны.

Виктор осекся и испуганно оглянулся на встрепенувшуюся жену.

- Тьфу, тьфу, тьфу, конечно, - добавил поспешно Климов. - Просто после Серикова сидеть и трагедию здесь изображать было бы глупо. Да, мать?

Климов снова посмотрел на жену. Но Люба, похоже, не желала сравнивать понятия “отъезда” и “смерти”. “Каждый отъезд - смерть, и каждая смерть -отъезд”, как будто говорили ее неподвижные глаза. “Но смерть всегда смерть, а отъезд отъезду - рознь”.

- Не, ну, правда, - решил взбодриться Климов. - Уехал и правильно сделал. А уж куда, это дело десятое. Главное, чтоб ему было хорошо. Не ребенок же он малый, в конце-то концов, чтоб за юбку матери бесконечно цепляться. Конечно, через год надо бы ему попробовать снова поступить, а то ведь армия… С Катькой… это да. Это нехорошо. Тут я его не оправдываю. Она за час до тебя заходила, белая, как стена. Рванула на станцию, может, застала его, не знаю. Только все это зря. Он ее не любил, а ребенок их… ну, а что Митьке было делать? Жениться на Катьке и навсегда здесь поселиться? Это в семнадцать-то лет? Ну согласись!

Антон пожал плечами. Честно говоря, он знал про Катькину беременность, но совершенно не понимал, на что она рассчитывала - Митя действительно был к ней равнодушен.

- Ладно, - залихватски рубанул по воздуху рукой Климов. - Люб, ну что ты расселась, как клуша? Дай нам что-нибудь поесть? Ты голодный? - обратился он к Пахомову.

- Да нет.

- Ну, за твою новую жизнь выпьем, хотя бы?

И Климов шутливо толкнул Пахомова в бок.

- Давай, Антон, раздевайся, я не люблю стояния в прихожей, я сразу нервничать начинаю. Ты ж знаешь, - засмеялся он. - И за стол. За стол, за стол!

И Климов от удовольствия потер руки и затем звонко хлопнул ладошами.

28

Дальнейшие события того дня были так подробно описаны в газетах, уделивших событиям в Больших Ущерах свое драгоценное “полосное” внимание, что, казалось бы, и добавить нечего. Однако многие детали в тех газетах были либо крайне бегло упомянуты, либо вовсе опущены, да и сам слог этих статей был настолько сух и безжизнен, что за ним не виделось ни причины, ни смысла, ни какой-либо логической цепи, которая связала бы одно с другим и позволила бы увидеть то, что шестеренки Истории никогда не крутятся вхолостую, а работают даже тогда, когда мы (их слуги или хозяева?) опрометчиво делаем перекур.