Знамя любви

– Французы, по крайней мере, дали нашей стране много хорошего, – Алексей поднял свой бокал и стал медленно его поворачивать указательным и большим пальцами, следя за отражением пламени свечи в пузырьках вина.

– За тебя, – медленно произнес он. – За твою жизнь при дворе.

– А я пью за тебя, дорогой, – возразила Казя, глядя на него поверх пенящегося бокала. Впервые за весь вечер, если не считать краткой размолвки на берегу Невы, они разговаривали серьезным тоном.

– Я буду скучать по тебе, Казя!

– Может быть, на первых порах. А потом ты так увлечешься войной, что забудешь обо всем на свете. – Шампанское развязало ей язык.

Она давно подметила, что, когда речь заходит о его участии в военных действиях, Алексей не в состоянии оставаться равнодушным. Она была уверена, что ему понравится воевать. Это то, чего ни одна женщина в мире не может понять в мужчине.

– А что ты будешь делать, когда я уеду?

Казя нагнулась к нему и, приложив палец к губам, покачала головой. Глаза ее потемнели.

– У нас еще целая ночь впереди, – сказала она, снова выпрямляясь. – Пока что, наверное, я буду по-прежнему жить во дворце Бубина. Но, надеюсь, недолго. По словам графа Шувалова, я могу потребоваться очень скоро, через неделю-другую.

– Я все же не перестаю удивляться, – сказал Алексей, лаская глазами ее плечи, грудь, рот. – Почему его выбор пал на тебя? Ему прекрасно известно, что ты подруга детства великой княгини, как же он, знаток людей, может так неверно судить о тебе, чтобы предположить, будто ты станешь обманывать ее доверие.

– О дорогой, ты мне льстишь! – теперь уже все ее тело жаждало его рук, его мужской силы. Сколько можно разговаривать!

– И все же за этим что-то кроется. Можешь не сомневаться, Александр Шувалов не из тех, кто способен на необдуманные поступки.

Но Казя его не слушала.

– Неужели это сейчас самое важное? – спросила она охрипшим голосом, сбросила с ног туфли и направилась к нему. Алексей посадил ее на колено и стал медленно стягивать платье с ее плеч, но вскрикнул от неожиданности: Казя небольно укусила его в шею.

– Ну ты, дьяволенок!

Алексей подхватил Казю на руки и отнес на кровать. Лихорадочными движениями они старались освободить друг друга от одежды, и пальцы Алексея нетерпеливо рвали многочисленные крючки на Казином платье. Казя откинула голову на подушки, выгнулась дугой, и поколебленное случайным сквозняком пламя свечи отбросило тени на ее атласную кожу.

Они целовались и ласкали друг друга губами, пока не истощилось последнее терпение. Объятые дикой страстью, они соединились. Несмотря на силу своего вожделения и необычайную физическую мощь, Алексей был сама нежность. Хотя кровать ходила под ним ходуном, он ни разу не причинил Казе боли. И когда он разъял свои объятия и, тяжело дыша, упал на кровать рядом, все еще держа одну ногу на ее бедрах, у нее на губах не было ни капли крови, а на теле – ни одного синяка.

– О Боже, какая ты чудесная женщина, – вымолвил он.

Это были первые слова, слетевшие с его уст с момента их соединения. И слава Богу – ибо в момент наивысшей страсти в ушах Кази неизменно звучал голос Генрика, произносящего слова любви. И сейчас, когда Алексей заговорил, ей мерещилось совсем иное лицо в рамке мокрых вьющихся волос, склоняющееся над ней.

– Нам было сегодня необыкновенно хорошо, правда? – Алексей с улыбкой повернулся к ней. Казя привстала и погладила его по влажным волосам.

– Да, дорогой.

Но в глубине души она знала – как он ни красив, как ни силен, но чего-то в нем все же недостает, чего-то, что может ей дать лишь один человек в целом свете.

Остатки догоревшей свечи лежали на кучке воска, в окна между портьерами вползал рассвет. Луч раннего солнца позолотил спящее лицо Кази, она заворочалась и что-то пробормотала со сна. У сваленного кучей на полу платья привстала на задние лапы крыса, но, напуганная движениями Кази, быстро шмыгнула в нору за деревянной обшивкой стен. Внизу во дворе уже переговаривались во весь голос слуги.

Алексей давно проснулся и наблюдал за лицом Кази. Вот ресницы дрогнули, но она не раскрыла глаз. Он погладил черные блестящие волосы, раскинувшиеся по подушке, и дотронулся пальцем до ее рта.

– Проснись, маленькая полячка. Мне скоро уходить, – шепнул он, склонился к ней и ласковыми прикосновениями рук разбудил. Ее рот раскрылся, обнажив сломанный зуб, ноги, лежавшие на его бедре, напряглись.

– Я бы хотела поехать с тобой, – сонным голосом промолвила она, освещенная уже ярким солнцем.

– В кирасе ты будешь выглядеть замечательно. Но ты больше нравишься мне такой, как сейчас, – Казя ждала от него чего-то большего, но она и сама так хотела спать, что не могла как следует раскрыть глаза. Алексей вызвал Карцеля и велел принести горячей воды и мундир. «Скоро он уедет», – подумала Казя, и у нее защемило сердце. Правда, он уезжал еще не сейчас, а поздно ночью, но тогда о двух прекрасных месяцах с Алексеем уже будет напоминать только Карцель, который останется с ней.

– Смотри за ней хорошенько, маленький негодяй, не то я тебе уши отрежу, – пригрозил Алексей.