Знамя над рейхстагом

Гитлеровцы залегли. В ответ - ни выстрелов, ни гранат. И вдруг чужой, гортанный голос: "Польковник, сдавайс!" Значит, разглядели, хотят взять живым. И наши, как назло, не подают признаков жизни.

Я швырял гранаты одну за другой. Вот их осталось только две. Проверил патроны в ТТ. Мне ничего больше не оставалось, как отстреливаться до последнего...

И вдруг наша артиллерия начала редкий, методичный обстрел. Гитлеровцы прижались к земле. Наступил благоприятный момент. Добрым словом помянул я мягкие, с ремнями казацкие сапоги, в которые был обут, - летел я в них как пуля. Когда ввалился в свой окоп, сердце, казалось, готово было выскочить из груди.

Ротный, лежавший на земле ничком, посмотрел на меня, как на явившегося с того света.

- Почему рота не стреляет? - накинулся я на него. - Командуйте сейчас же!.. Телефон работает?

- Так точно, только что с комбатом говорил.

Я вызвал Александра Васильевича Максимова.

- Немедленно откройте артиллерийский огонь по высоте, что в ста метрах к западу от Заозерной. Одновременно дайте по ней полковой залп гвардейских минометов!

- Слушаюсь... Слушаюсь... - немного удивленно ответил командующий артиллерией. Ему-то там, на дивизионном НП, не понять было, в чем дело. Но приказание он исполнил точно. Не прошло и минуты, как злополучная горушка была накрыта. Немногим вражеским солдатам удалось унести оттуда ноги.

На другом участке пехоте противника, поддержанной танками, удалось отбить высоту 211.0 и оттеснить нас ближе к Заозерной. Алексей Иванович Пинчук, оказавшийся в это время в боевых порядках роты, по которой пришелся главный удар, умело организовал оборону. Как только немецкие танки приблизились к позициям стрелков, их по команде Пинчука встретили огнем наши орудия и тридцатьчетверки. Две неприятельские машины окутались пламенем и едким дымом. Остальные застопорили ход и открыли огонь с места. Но долго продержаться они не смогли и по одному отошли за высоту 211.0.

В это время прозвучала команда "В атаку!", и солдаты бросились в рукопашную схватку. Пинчук был ранен в ногу, но продолжал руководить боем. Гитлеровцы в рукопашной не устояли и отступили. Уйти удалось немногим.

Большие потери понесли и наши подразделения.

Когда бой стих, я пробрался на наблюдательный пункт командира батальона. Николай Федорович Брыльков встретил меня печальным известием:

- Полковник Балынин убит на мосту.

- Да что вы? - вырвалось у меня. - Это точно?

- Точно. Сквозное ранение в голову, - подтвердил комбат. - Умер через несколько минут на руках у командира санвзвода Григория Жиделя. Противник держит мост под сильным огнем. Ходить по нему до сумерек невозможно каждого третьего задевает.

- Что ж, обстановка мне, товарищ Брыльков, ясна, - сказал я на прощание. - Противник наверняка подтягивает резервы и готовится к новой атаке. Видно, хочет отрезать нас от основных сил и расколотить в пух и прах. Завтра ждите новых атак. Но, думаю, мы и их сумеем отбить. Надо встретить фашистов посолиднее. К утру сюда подойдут два батальона и танки. А вы за ночь освойтесь, закрепите занятые блиндажи и траншеи. Установите больше орудий прямой наводки и поглубже заройтесь в землю. Ночью сделайте дополнительный маскировочный забор. И не забудьте разъяснить личному составу, что гитлеровцы понесли чувствительный урон и стали менее решительны. А теперь скажите, как мне пройти через протоку.

- Придется южнее моста, метрах в восьмистах. Я вам дам солдата. Он тянул там кабель и знает брод.

Связист оказался довольно шустрым малым. Он взял такой темп, что очень скоро у меня взмокла гимнастерка. Вскоре мы вышли к протоке.

- Кажется, здесь брод, - сказал солдат.

Он сделал несколько шагов и вдруг скрылся под водой. Нырнув вслед за ним, я схватил его за воротник. Через минуту, стоя на берегу, он виновато оправдывался:

- Мал-мала ошибся, метров на пять - семь...

Когда я добрался до нашего НП, уже смеркалось. Максимов со своим начальником штаба сидели над картой и готовили на завтра артиллерийские расчеты. Я сказал им о гибели Николая Николаевича Балынина. Помолчали, глубоко огорченные случившимся. Подошел Иван Константинович Коротенко. Он доложил мне общую обстановку.

Самый длинный день года заканчивался. Затихали звуки перестрелки. Старшины рот тащили к Заозерной боеприпасы и горячую еду в термосах. Позвал и нас к столу Блинник - наш повар, могучего сложения мужчина, в недалеком прошлом кулинар из киевского ресторана. Мы с аппетитом принялись за баранину с картошкой, только сейчас ощутив, как сильно проголодались.

К столу подошел Николай Ефимович Воронин:

- Приятного аппетита!

Он сел с нами. Поговорили о Балынине, о неласковой фронтовой судьбе, которая вот так же может обойтись с каждым из нас. Потом Воронин с увлечением стал рассказывать: