Знамя над рейхстагом

Некоторые считали, что все ее положительные стороны сводятся на нет неизбежным самообнаружением: неприятель узнает о нас не меньше, чем мы о нем. Я же полагал, что никаким другим способом невозможно получить полного и истинного представления о противнике. И не только о системе его обороны, вооружении и технике, но и о бдительности, готовности к сопротивлению — о том, чего не узнаешь наблюдением и даже от пленных.

А то, что гитлеровцы получат некоторое представление о наших силах, беда не велика. Они и так знают о нас немало. К тому же находясь в положении активной, диктующей характер боя стороны, мы можем показать себя противнику именно так, как нам хочется.

Одним словом, я решил готовить разведку боем. Дьячков с Офштейном разработали план действий. Я доложил его Переверткину. Тот согласился с ним. Командующий армией утвердил также план и предложенный срок — 10 июля. Началась подготовка.

Штаб нашей дивизии размещался теперь в селе Долгое, вернее, в бывшем селе. Ни одной избы здесь не уцелело, и только почерневшие русские печи вздымали в небо одинокие трубы. Как и раньше, мы вели усиленную тренировку на местности, напоминающей ту, на которой нам предстояло действовать. Занимались поротно и побатальонно. Провели учение с боевой стрельбой. И вот наконец настал день 10 июля.

С утра оперативная группа штаба дивизии расположилась на наблюдательном пункте, оборудованном на склоне Заозерной, в блиндажах, доставшихся нам от немцев. Ровно в одиннадцать земля вздрогнула от залпа по противнику ударили все огневые средства дивизии. Десять минут длился артиллерийский налет. Едва он смолк — в небо взвились красные ракеты. Две штрафные роты пошли в атаку.

Противник открыл заградительный огонь из орудий. Но бойцы успели проскочить поражаемый участок и уже ворвались в первую траншею. Там разгорелась ожесточенная схватка. Я не отрывался от стереотрубы, поэтому до меня не сразу дошел смысл слов штабной телефонистки:

— Товарищ командир, товарищ командир, вас командующий армией вызывает!

Из трубки донесся бас Юшкевича:

— Шатилов, сейчас же забирай командиров полков и. выезжай в штаб армии. Командующий фронтом будет лично проводить занятия с командирами дивизий и полков на местности. Так что не задерживайся.

— Товарищ командарм, вы же сами утверждали план, — забеспокоился я. Тут какое-то недоразумение. У нас уже идет бой за первую траншею!

— Есть приказ командующего фронтом, и будь добр, Шатилов, выполняй его!

— Но командующий, наверное, не знает. Вы доложите ему, товарищ командарм, что мы ведем бой.

— Ну вот что, Шатилов, ничего и никому я докладывать не буду. Если хочешь, делай это сам. А я приказа командующего отменять не могу. Не выполнишь — пеняй на себя…

Мне стало обидно за Василия Александровича. Ведь мы знали, что Юшкевич мог без колебаний пойти под пули. А вот перед старшим начальником немел и робел. В сердцах положил я трубку. И тут же не без стыда признался себе, что и сам не стану разыскивать по телефону командующего фронтом… Приказал вызвать на НП командиров полков. Пока Офштейн связывался с ними, пока они прибыли сюда, прошло минут двадцать. Все это время я наблюдал, как орудия прямой наводки уничтожают огневые точки противника, а когда собрались командиры полков, передал управление боем Дьячкову:

— Оставайтесь за меня. Позаботьтесь о взаимодействии между подразделениями. Действуйте по обстановке. Если обозначится успех, вводите свежие силы…

Мы пошли к штабу, разместились в стоявших там двух «виллисах» и направились к месту, где Еременко проводил занятие с офицерами. Я с Курбатовым ехал впереди. Шофер Лопарев, тридцатилетний красноармеец с солидным водительским стажем, гнал машину по проселкам с огромной скоростью. Трясло нас нещадно. Но я не обращал на это внимания — все мои мысли были там, где сейчас вели бой наши подразделения.

Когда мы прибыли, занятие уже началось. Еременко стоял внутри плотного кольца генералов и офицеров и что-то объяснял им. Осторожно протиснувшись к нему, я доложил:

— Товарищ командующий, командир сто пятидесятой дивизии полковник Шатилов прибыл на занятие с опозданием!

— Эт-то еще что за штучки? — возмутился Еременко. — Ты, Шатилов, забыл, что такое война? — И он разразился в мой адрес серией нелестных эпитетов.

Я стоял сам не свой. Очень хотелось, чтобы Юшкевич вступился и объяснил, в чем дело. Но он промолчал. Тогда и я решил не оправдываться.

Дав выход своему гневу, Еременко поостыл и продолжал начатое объяснение:

— Вот посмотрите сюда. Если вы должны работать с авиацией, а передний край ваш проходит, как тут вот, через лес, то обозначать его надо таким манером… — Подняв руку с ракетницей, он выстрелил. Зеленый шарик взвился в небо и, описав крутую дугу, погас. — Разумеете? А то наши соколы вам же и пропишут по первое число…

В это время откуда-то появился незнакомый мне полковник и подошел к Еременко:

— Товарищ командующий, разрешите доложить!

— Ну, в чем там дело?