Знание - развращает

— Ты говорил, что знаешь кого не жалко и я тебе поверил, — отвернувшись от спины одетого в грязное рванье пьянчуги, посмотрел в лицо своему компаньону, — как оказалось эта вера была оправдана, — кривая усмешка сама вылезла на лицо.

Честно говоря, ещё с того времени, как Меридия приказала доставить артефакт её врага в свой храм, внутри меня, в центре груди образовался тугой комок беспокойства. Это была липкая, ужасно густая смесь ужаса перед, по сути, убийством человека, который понесёт булаву и алчного ожидания награды за столь трудное задание. Одно дело убить кого-то в бою, защищая свою жизнь или исполняя приказ ярла, как официальной власти, это даёт прекрасный щит от нежелательных моральных терзаний в виде иллюзорного морального превосходства над убитыми. “Я защищал свою жизнь” был прекрасным слоганом заглушающей совесть, “это был приказ ярла, не я так кто-то другой, они обычные бандиты и душегубы” так же легко избавлял от любых мыслей о собственной неправоте и то, что я не простой убийца, такой же, как и убитые мной. Что я выше них, что мои руки чисты.

Но сейчас я был в другой ситуации. Мне нужно было обманом заманить не ведающего человека в ловушку даэдрического артефакта, что не просто убьет его, а сперва лишив воли превратит в марионетку и медленно начнёт сводить с ума, чтобы в конце подчинить себе его тело и разум. Это было деяние, что я когда-то ставил для себя за чертой того, на что я могу пойти… Как оказалось, я был по-королевски не прав. Не хочу обманывать себя, я мог отказаться от этого не обязательного приказа Меридии, напирая на важность сперва доставить её путеводную звезду в храм, а артефакт Молаг Бала сильно усложнит и замедлит меня в этом. Мог. Но не стал.

И не стал, потому что был жаден. Я видел, что могу получить огромную награду за свои труды, ценой всего лишь парочки чужих жизней и части своей морали. Для меня не особо важно, кто будет нести булаву, можно признаться себе, если уж зашел так далеко, что нашел жертву, то зачем продолжать лицемерить.

Глядя в грязную спину норда, пьющего мёд, как лошадь воду, я прекрасно понимал, что если бы не мои попытки морально обелить себя в стремлении уцепится руками за нормы, привитые мне в прошлом мире, то на месте предполагаемой жертвы мог быть не откровенный ублюдок, по которому плачет виселица, а просто наивный авантюрист.

Да, создавая себе лишнюю сложность в выборе жертв, стараясь чтобы перст судьбы в лице меня и моего лживого языка пал на того, кто “заслуживает” я лишь пытался избавиться от внутреннего голоса в глубине разума. Голоса говорившего, что я не более чем такой же алчный отброс, как и все в этой дешевой забегаловке. Ведь пускай лишение воли и смерть ждёт не обычного фермера или молодого парня, что решил попробовать вкус приключений, а отъявленную мразь, которую мразью называют даже другие мрази. Это лишь создавало прекрасный, но гнилой в основании пьедестал моральной правоты, перед самим фактом убийства.

“Убив одного убийцу, количество убийц в мире не измениться. Так значит, мне нужно убить десяток? Хах, дерьмовая шутка.”

Интересно, а будет ли мне так же легко смотреть на свою жертву в Виндхельме, на семью, которую захотела убить моими руками Олава, так же, как и на этого нищего ублюдка. Буду ли чувствовать, что поступаю оправдано? Или же моя рука даже не дрогнет, ровно так же, как при призыве атронаха, чтобы зажарить очередной десяток разбойников.

— Пошли, — решив избавится от дерьмовых мыслей, которые всё равно ни на что не повлияют, самым действенным способом — перестать думать. Ведь так или иначе, а задуманное мной будет осуществлено и никакие жалобы совести человека иной эпохи и мира не повлияют на мои действия. Алчность? Пускай. Пускай будет алчность, если это поможет мне жить лучше в этом суровом мире и стать на шаг ближе к своей одержимости — магии. Тогда я буду самым алчным человеком в мире, а совесть пускай сдохнет в кровавых муках на задворках разума.

Сидящие возле нашей цели пьяницы заметили моё с Брином приближение к ним и указали на это сидящему к нам спиной норду, от чего тот отложил бутылку в сторону и полуобернувшись на стуле, посмотрел на нас. Мы же спокойно и целенаправленно шли к его столику, пропустить нас среди толпы народу было крайне сложно.

Подойдя же к столику пьяниц и заметив, что свободных мест нет, я уставился на одного из них сверху вниз.