Знание-сила, 1997 № 04 (838)

Авторы «Диалектики просвещения» обвиняли Разум в утрате критической рефлексии. Спустя почти полвека П. Фсйерабенд стал утверждать, что критическая рефлексия по рецептам «критического рационализма» несовместима с «известной нам наукой». «Куда ни посмотришь,— писал он,— какой пример ни возьмешь, видишь только одно: принципы критического рационализма дают неадекватное-понимание прошлого развития науки и создают препятствия для развития в будущем. Они дают неадекватное понимание науки потому, что она является гораздо более «расплывчатой» и «иррациональной», чем ее методологические изображения. Они служат препятствием для ее развития, поскольку попытка сделать науку более «рациональной» и более точной уничтожает ее... Даже в науке разум не может и не должен быть всевластным, он должен подчас оттесняться или устраняться в пользу других побуждений».

Все это означало, что критика и самокритика Разума не может ни ограничиваться, ни сдерживаться некими абсолютными принципами, формулирование которых находилось бы в его же собственной компетенции- Критикой Разума должна заняться Культура, признающая высшей ценностью свободное творчество индивида, даже если это творчество нарушает какие-то каноны и установления. Всем традициям должны быть предоставлены равные права, и наука не должна мешать им жить, ограничивая их право участия в дискуссии, устанавливающей структуру «свободного общества».

Разрушать подобные проекты слишком легко — достаточно сопоставить их с известными реалиями, когда избавленные от диктата разума «свободные и счастливые» индивиды строят «царство луженой глотки и пудового кулака» (проф. А. Никифоров). Но мы уже знаем: нельзя критиковать идеал, ссылаясь на известную нам реальность. Культурные идеалы Куна и Фейерабецда, если их сопоставлять не с «реальностью», а с идеалами классического рационализма (к которому надо отнести К. Поппера), обнаруживают одну из важных тенденций современного мышления — разочарование в безусловных ориентирах культурной истории и склонность к мозаическому, калейдоскопическому и плюралистическому видению мира и места человека в нем.

Спор идеалов протекает отнюдь не в идеальном мире. Он захватывает реальные судьбы и вызывает реальные действия. На стыках времен человеческие души подвергаются сверхнапряжениям. Трещины мироздания проходят через человеческие сердца (Герцен). Поэтому вполне естественно желание опереться на тот идеал, который ближе нашему духу.

И все же, я полагаю, у человечества нет реальной возможности слишком долго предаваться соблазну сваливать все свои грехи на Разум; такая игра может оказаться слишком опасной в условиях острого дефицита исторического времени. Это вовсе не означает, что нужно цепляться за устаревшие предрассудки и видеть в Разуме одни только логические законы. Во многом правы те, кто подчеркивают роль свободного творчества и коллективной воли в истории мышления.

Говорят, что в спорах рождается истина. Если это так, в спорах между культурными проектами может родиться новая философия Разума. Томас Кун был одним из тех, кто уловил это требование нашего времени. Он сделал больше других для того, чтобы наши сегодняшние представления о рациональности не топтались на месте. Будем благодарны ему за это. •

AD MEMORIAM

Томас Кун

Логика открытия или психология исследования?

(Из речи на симпозиуме *)

* Опубликовано в сборнике «Критицизм и рост знания» (Criticism and the growth of knowledge). Кэмбридж, 1970.

Я хотел бы здесь сопоставить свое понимание процесса развития науки, изложенное в книге «Структура научных революций», с более известными взглядами председателя нашего симпозиума, сэра Карла Поппера. Обычно я избегаю подобных сопоставлений, ибо, в отличие от сэра Карла, не очень- то верю в полезность открытой полемики. Но на сей раз хочу попытаться. И вот почему.

Сэр Карл убежден, что «рост» научного знания происходит в первую очередь не путем постепенных прибавлений, а через революционное ниспровержение принятой теории и замену ее лучшей. Он характеризует научную деятельность как таковую в терминах, применимых только к се отдельным революционным этапам. Его акцент на этом так естествен и привычен: подвиги Коперника или Эйнштейна выглядят привлекательнее того, что делали Браге или Лоренц. Сэр Карл не первый, кто ошибочно полагает, будто то, что я назвал «нормальной наукой», не интересно само по себе. Однако ни наука, ни развитие знания скорее всего не будут поняты, если рассматривать научное исследование исключительно через призму революций, которые случаются время от времени. Именно нормальная, а не экстраординарная наука — это то, что лучше всего выделяет науку среди прочих видов деятельности. Если вообще существует критерий демаркации (я думаю, нам не стоит искать слишком строгий или окончательный критерий такого рода), то он может заключаться как раз в той особенности науки, которую игнорирует сэр Карл.