Знание-сила, 1997 № 04 (838)

Действительно, предложение Спалѣ князю умѣ похотни искусити Дону великаго и жалость ему знаменіе заступи синтаксически безупречно, а его возможный перевод — «Сдал ум князя пред искусом отведать Дона Великого и страсть (или чувство) ему знамение заслонила» — хорошо согласуется с обшей внешней логикой повествования и смыслом примыкающих участков текста. Однако этот перевод отражает современную «героико-патриотическую» трактовку содержания «Слова». Если включить в истолкование рассматриваемого фрагмента текста содержание и смысл горизонтального пословного акростиха, заключающегося во фразе Спалѣ князю умѣ похоти искусити Дону великаго , то слово похоть, строго говоря, не нуждается в замене, и вполне правомерен такой жесткий, без всякой умилительно-сентиментально-героической патетики вариант перевода: «Тронулся умом князь от вожделения (сѣ Купидону великого) к соблазнам Дона Великого и страсть ему знамение заслонила». Такой перевод не является, как может показаться, выражением осуждения «аморального» поведения стремившегося вырваться на свободу и загулять Игоря, но, напротив, опирается на распространенное и в античном, и в средневековом рыцарском эпосе и романе общее место, содержательное, образное и стилистическое клише.

Важнее, однако, что появление в «Слове» имени римского божка-соблазнителя, возбудителя любви, любовной страсти, вожделения, похоти, увеличивает вероятность знакомства автора с латинской мифологией и укрепляет предположение о знании им латинского языка... •

РАКУРС

Ирина Прусс

Научные коллекции: продать, отдать, сохранить?

На содержание научных коллекций нет денег. Что с ними делать?

На семинаре в Зеленом Бору, о котором я уже писала[* «Знание — сила», 1997, № 2.], среди многих «боковых» сюжетов (основной был связан с соотношением государственной и негосударственной науки) один показался мне особенно увлекательным — и своей почти детективной напряженностью, и неожиданностью темы, и, возможно, главное, тем, что именно здесь, прямо на семинаре, он получил практически применимое решение.

А началось все с чистой провокации, устроенной руководителем санкт-петербургского Семинара по биогерменевтике Сергеем Чебановым. Он решил довести до логического предела тезис, что наука в принципе — дело приватное и чем меньше в нем будет замешано государство, тем лучше.

— Когда в питерской научной библиотеке был пожар, спасенные книги раздавали по рукам, ни у кого не спрашиваясь, иначе пропадут. Надо все приватизировать, — сказал Сергей, — не дожидаясь пожаров: научные коллекции, архивы, все-все — государство все равно не в состоянии все это содержать, то пожар, то труба лопнет...

Из семинарской среды остроумцев, фантазеров и скептиков вдруг четко выделилась группа биологов, хотя до сих пор аудитория семинара по профессиональному признаку групп не образовывала.

— А как в квартире создать режим, необходимый для сохранения клеточного материала? — строго спросил микробиолог Александр Седов.

— Нет, — твердо сказал Кирилл Михайлов, представлявший интересы всех, кто занимается пауками, бабочками, клещами, ибо для них он издает специальные журналы, — научные коллекции должны оставаться у государства. Положим, коллекция попадет в руки специалиста, допустим даже, что у него хватит места и средств содержать все, как надо, но он умрет — и наследники все загубят.

— Но у государства все равно нет средств для этого, — поддержал Чебанова московский географ Владимир Каганский. — Насчет культурных, а не научных коллекций можно апеллировать к общественному мнению, ценность Эрмитажа все понимают. А кому нужны ваши гербарии, клетки, семена? Для обыденного сознания их ценность сомнительна — к кому будете апеллировать? Я полагаю, приватизации все равно не избежать, так уж лучше сделать это превентивно, а не во время пожара.

Неодобрительное молчание было ему ответом. Конечно, Каганский — географ, он свои карты хоть в чулане хранить может...

— Знаете, надо отдавать, — решился ботаник Алексей Оскольский. — Не людям, конечно, а другим государствам, которые в силах содержать большие коллекции. США, например. Даже не обязательно их физически передавать, просто объявить их собственностью.

— Как же, отдадим! — иронизировал Владимир Каганский. — Тут же заголосим, что это национальное достояние. Мы уж лучше сгноим, но дома.

— А может, уничтожим все, что не подлежит приватизации? — продолжил свою провокацию Сергей Чебанов.

Конечно, все понимали, что это провокация, и даже слегка подыгрывали своему лидеру. Но, клянусь, было мгновение неподдельного ужаса перед судьбой их бесценных коллекций.

К их судьбе возвращались несколько раз, пока на второй день заседаний не приехал московский экономист Виталий Найшуль.