Знание - сила, 1998 № 01 (847)

По жизни. Ключевое понятие нового отечественного фатализма. Противоположно имевшему хождение в семидесятые «по идее». Возврат от идейности к «естественности». Аналоги: «просто так», «судьба», «случайно», «не по должности (работе)». Соединение нового практицизма со стохастической картиной мира конца XX века.

Из анекдотов о HP

Гаишник останавливает машину «нового русского». Просит открыть багажник. Там — гранатомет.

— Что это значит?

— Это? Это — калькулятор.

— Какой калькулятор?! Вот у меня калькулятор.

— Э-э, братан, у тебя — для предварительных расчетов, а у меня — для окончательных.

Записала И. ПРУСС

Стена вместо холста

У каждой эпохи свой стиль. Что вносит в стиль жизни Москвы ранний капитализм, вы видели на предыдущих страницах. В каком-то смысле продолжением этого стиля можно считать живопись на стенах городских домов.

Хитроумные французы создали картину, полную иллюзий: лестница вдоль стены настоящая, а вот поднимающиеся по ней и высовывающиеся из окон люди нарисованы на стене.

Фото Евгения Эстрина

Реклама кофе рядом с метро «Октябрьская» тоже расположилась прямо на стене дома

Портрет Моны Лизы на стене дома в Великом Устюге значит следующее: здесь живет Лиза Это вам не «Лиза + Вася = любовь»! (Фото Ю. Деткова)

Это уже не розыгрыши и зашифрованные признания; это искусство. Оно возможно везде, в том числе и на стене дома. Жаль только, дом не будет стоять вечно...

Хуан Миро. Стенная живопись. 1950-1951 гг. Барселона.

Кент Твитчел. «Жених и невеста» Настенная живопись Лос-Анджелеса явно тяготеет к гиперреализму, особенно модному в восьмидесятые годы: изображение прикидывается фотографией.

РОССИЙСКИЙ КУРЬЕР

Нет пророков...

Я начал работать под руководством Михаила Владимировича Данилова в 1984 году в международном сотрудничестве «АРГУС», расположенном в немецком физическом центре ДЕЗИ в Гамбурге. Тогда он был молодым кандидатом наук и стремительно завоевывал себе авторитет на международной арене. Это была другая жизнь и другая наука с выездными комиссиями министерства, квартальными премиями и профсоюзными собраниями. В марте 1997 года он был избран членом-корреспондентом Российской Академии паук, а еще через два месяца стал директором Российского научного центра «Институт теоретической и экспериментальной физики».

Мысль написать эти строки возникла у меня в ноябре 1996 года, когда Данилову исполнилось пятьдесят лет. В былые застойные годы ему бы устроили приличное чествование, а в наше демократическое время никто и ухом не повел. Я в это время опить трудился в Гамбурге, правда, уже в другом эксперименте, и там это событие не осталось незамеченным. В один из декабрьских дней на всех досках объявлений ДЕЗИ появилась «молния»: «Профессор Данилов получил престижную немецкую премию Макса Планка. Поздравляем!» Не думаю, что немецкие академики старались угадать к пятидесятилетию, так уж у них удачно получилось. Про это никто на российской земле не сказал пи слова. А в районной гамбургской газете «Курьер Баренфельда» — что-то вроде «Вечерние Черемушки» — появилась большая фотография лауреата и интервью с ним на целую страницу.

В апреле 1997 года второй мой коллега по институту, Юрий Михаилович Зайцев, получил чуть менее престижную, но очень достойную американскую премию имени Панофского — и опять тишина в российской научной среде. Прямо беда: единицы российских ученых умудряются делать что-то действительно важное, добиваются международного признания, но в отечестве их просто не замечают. Обидно, очень обидно, поэтому я решил исправить совершенно вопиющую несправедливость и написать о том, что делает наш институт.