Знание-сила, 1999 № 11-12 (869,870)

«В одном из немецких университетов, – продолжает Ионеско, – занятия ведет профессор-калека. У него врожденный порок костей. Он родился в пору нацизма, и мать прятала его, потому что гитлеровские врачи, генетики, биологи и социологи тоже не соглашались с тем, чтобы он жил. Эвтаназия для стариков, для калек, для инвалидов, аборт – это все часть целого комплекса: презрение к жизни, презрение к человеку, презрение к метафизике, презрение к личности; прежде всего общество, прежде всего здоровье нации, расы – все это напоминает нам гитлеровский миропорядок, и все это является частью тоталитарной «морали»… Единственное, чего хотелось бы мне, это чтобы эвтаназия практиковалась на самих эвтаназистах».

Посмотрим правде в глаза. Медики в наши дни оказались заложниками и жертвами собственных сказочных технических возможностей. А что будет завтра? Сегодня микрохирургия и лазеры, клонирование животных, генная инженерия, искусственное выращивание и пересадка органов, косметические операции и омоложение организма, врач творит чудеса. Но, как ученик чародея из одноименной баллады Гете, не может заткнуть фонтан и остановить хоть на время поток сметающих психологическую защиту новшеств.

К тому же общество, снабдившее врачей сказочной по возможностям техникой для продления жизни, эгоистично требует от них умения вовремя «распорядиться» ею. Мое личное мнение: рухнет последняя плотина, если эвтаназия будет признана законной. Видимо, это как раз хорошо понял американский суд.

– Медицина морально обречена, если по собственной слепоте позволит себе отказаться от «клятвы Гиппократа», от обеляющего врача первого принципа врачебной морали: «Не вреди!» – скажет писатель.

– Есть риск, что доверие к врачу и общественные позиции медицины в обществе будут непоправимо подорваны, – резюмирует культуролог.

– Может быть, кому-то нужна эвтаназия, – хватается за голову врач, – но для моих коллег она представляет огромную опасность.

Эйдельмановские чтения

Вера Мильчина

Десять лет без Эйдельмана

В нынешнем году исполнилось десять лет со дня смерти Натана Яковлевича Эйдельмана, а в будущем году исполнится 70 лет со дня рождения. С напоминания об этих цифрах (вполне эйдельмановского, если учесть пристрастие Н.Я. к «рифмовке» дат и чисел) начал свое вступительное слово, открывшее чтения, А.Г.Тартаковский.

Если в предыдущие годы тематика выступлений отличалась большим хронологическим разнообразием (некоторые из них касались Киевской Руси или эпохи Ивана Грозного), то в этом году во всех докладах речь шла о времени, которым профессионально занимался Эйдельман: середине XVIII- первой половине XIX веков. Как повелось с самых первых чтений, докладчики в большинстве своем говорили о тех предметах, которые наверняка были бы интересны Натану Яковлевичу Эйдельману.

Исключение составляли два выступления, посвященные не столько объектам научного интереса Эйдельмана, сколько ему самому. В докладе «Способы погружения в историческую эпоху» Б.СИлизаров сравнил три типа исторического повествования: роман Томаса Манна «Иосиф и его братья», фильм С.М.Эйзенштейна «Иван Грозный» и работы Эйдельмана. Т.Манн, по мнению докладчика, выстраивает с помощью укрупненных деталей историческую «линзу», сквозь которую читатели смотрят на прошлое и видят только его, а не время автора, Т.Манна. Напротив, Эйзенштейн, также пользуясь деталями, расставляет в своем фильме метки, позволяющие разглядеть в персонажах эпохи Ивана Грозного деятелей современных: так, странная пластика актера Черкасова в роли Грозного напоминает движения Сталина, какими их сохранила кинопленка, Малюта Скуратов – «око государево» — напоминает Берию, и прочее. Эйзенштейн, таким образом, не погружает зрителей в прошлое, но приближает это прошлое к своему собственному времени. Наконец, Эйдельман начинает повествование всегда из современности (отчасти как Эйзенштейн), но потом, для того чтобы дать читателю представление об историческом времени и пространстве, расставляет вехи-опоры (яркие детали, характерные для описываемой эпохи, но немыслимые в современности), которые и держат всю конструкцию его книг.

Доклад Илизарова вызвал некоторый скептицизм у присутствовавших в зале, которые отметили необязательность выбора трех главных «героев» (непонятно, почему в параллель Эйдельману были поставлены именно Т.Манн и Эйзенштейн, а не другие авторы, так или иначе использовавшие в своем творчестве историю). Ощущение необязательности усугублялось тем обстоятельством, что докладчик несколько раз аттестовал себя как «неспециалиста», что, безусловно, не увеличивало доверия к его тезисам.