Тысячи отдельных слов используются японцами, чтобы передавать эффекты, которые мы – неуклюже и неудобоваримо – выражаем пространными, путаными фразами: «что-то непонятное колет мне кожу», «между облаками появляется просвет», «лежа на постели, я слышу, как набегают волны», и т.д., и т.п. Японцы словно смотрят на мир в лупу, пытаясь как можно точнее описать то, что видят. Кроме того, они очень часто пользуются звукоподражаниями, передавая на человеческом наречии то, что подслушали у деревьев или волн. Например, житель Токио, возвращаясь с работы в свою комнату-клетку, произносит «руи-руи», и его домочадцы, услышав эти мягкие, порывающиеся куда-то звуки, понимают, что на улице ветрено.
За пологом слышен стрекот – «рин-рин». Ему в ответ доносится новая, задорная песня – «чин-чирорин». [де-то рядом тяжелое, томное – «гаха-гаха». Кажется, все сверчки пришли к моему изголовью, напоминая, как коротка ночь, как коротка жизнь. Я сам похож на пленного сверчка, подвешенного в маленькой клетке.
В этом описании нет ничего необычного. Все виды сверчков поют на свой манер. Только мы. европейцы, этого не замечаем, а чуткое ухо японца по характерным звукам определяет, что за насекомое скрывается в ночной темноте, перебивая сон своей назойливой, призывной руладой. Левая половина мозга японца автоматически различает донесшиеся звуки и подбирает им адекватное, наиболее подходящее выражение. Этот сверчок бояр и боек, этот трещит, как – мозг европейца машинально ищет механический аналог, – например, радиоприемник, а этот ворчит устало и безнадежно. В общем, без японца не разберешься с этой музыкальной энтомологией.
Думают же японцы намного интуитивнее, чем жители Европы, и особенно бравые европейские мужланы. Интуиция помогает им быстро, – не прибегая к анализу, рассуждению, «пережевыванию», – выделять самое существенное. Не потому ли японцы так легко перенимают чужой, европейский опыт? Ведь они подсознательно определяют, что нужно, что важно, а что не заслуживает внимания!
Сам японский язык под стать их мышлению. Или, может быть, правильнее: они мыслят так, как их приучил к этому их собственный язык. В нем нет, например, спряжения глаголов. Мы говорим: «Я иду», «Ты идешь», «Он идет». Японец скажет: «Я идти», «Ты идти», «Он идти». Нет никакой разницы между единственным и множественным числом: например, «журнал» и «журналы» выражаются одним и тем же словом. Японский язык не принуждает человека анализировать, что было сказано. Он заставляет его догадываться, что могло быть сказано. Лишь контекст объясняет мысль. Все сказанное неповторимо живет в своем контексте.
Что ж, даже самый точный язык не передает намерения говорящего. Не лучше ли постигать намерения, чем понимать слова?
Удивительный был день.
Прогуливаясь, дошли до магазина Хитати.
Из-за стеклянных ворот показалась белая рука.
Женщина по имени Тамако молвила, что помнит мое лицо.
Она красива, изящна и говорлива.
Я, прислонившись к стене, сказал: «Ты удивительная женщина!»
– «Ты тоже».
Если вдуматься, мы найдем этот разговор странным (а уж редактор точно возьмется за красный карандаш), ведь, доверяясь языковой логике, мы готовы счесть, что Тамако приняла своего собеседника за женщину, иначе бы добавила: «Ты тоже удивительный человек!» Японцы мыслят интуитивно, и потому им сразу же ясно, что наречие «тоже» в данном случае заменяет именно прилагательное «удивительный», а не подтверждает: «Ты тоже женщина». Для японца не нужно таких пространных объяснений. Из слов, предваряющих диалог, ему ясно, кто с кем беседует. Поэтому всюду, где интуиция позволяет восстановить смысл, можно безболезненно сокращать сказанное и написанное, не придавая значения тому, что мы, европейцы, называем «логическими неувязками». Японцы быстрее и легче нас домысливают сказанное. В их молчании – проницательность.
По этой причине японцы не испытывают никакой неприязни к омонимам – словам, которые одинаково пишутся или звучат, но означают совсем разное. В Европе и Америке к этим словам-двойникам относятся иначе. Их не любят. Они мешают понять сказанное, они задерживают внимание, они порождают путаницу. Они нарушают автоматизм восприятия.
Вот пара примеров. В средневековом английском широко использовались слова «queen» и «quean».
Первое означало «королева», второе – «распутница». И хотя по написанию слова были похожи, произносились они по-разному. Однако со временем язык менялся. Оба слова стали звучать одинаково. Называть «королевами» уличных женщин было оскорбительно для Ее Величества. Неудобного слова стали избегать как крамолы. Так, существительное «quean» быстро вышло из обихода. В современных словарях его приводят с пометкой «устаревшее».