Знание-сила, 2002 № 06 (900)

На каждой порядочной научной конференции бывает хоть один сумасшедший (журналисты называют их «чайниками» – говорят, как-то в редакцию явился изобретатель и, решив наглядно объяснить свою идею, встал посреди комнаты, уперся одной рукой в бок, другую, изогнув, поднял над головой и деловито произнес: «Я – чайник». Так с тех пор и пошло). Как они узнают о заседаниях, идущих без особой рекламы, как проникают на них, порой преодолевая нешуточные барьеры, никто никогда не знает, хотя все друг друга спрашивают. Правда, на девятые Лотмановские чтения попасть было легко: вахтеры на проходных Российского 1уманитарного университета (РГГУ) получили указание пускать всех совершенно беспрепятственно.

Старик напал на меня в первом же перерыве, усаженный из почтения к седой бороде, очень, надо сказать, живописной и внушительной, прямо около столика с кофе:

– Откуда, откуда, вы говорите? – зычно ворвался он в разговор. – Знание, говорите, сила? А вы уже печатали о поразительном открытии западных математиков, доподлинно доказавших, что Библию написали на компьютерах?

Итак, сумасшедший нам был обеспечен…

Статья проиллюстрирована работами Пауля Клее

… даже если бы ученым удалось вскрыть черепную коробку и напрямую смотреть, как же человек думает, все равно деепричастий они бы там не обнаружили. Даже хвостика мысли не поймали бы.

Как найти в мозгу деепричастие, или Разоблачение мифа о центрах наших способностей

Семиотика – наука о знаках и знаковых системах – давно стала для гуманитарных наук «всем», как «всем» был для них долгое время в нашей стране марксизм-ленинизм. Впрочем, нет, не вполне так или даже совсем не так. Марксизм-ленинизм предъявлял объяснительные схемы, в наших условиях обязательные для употребления и единственно возможные. Семиотика таких схем не дает, она скорее помогает навести порядок в изобилии фактов и фактиков. Так что правильнее вслед за Татьяной Владимировной Черниговской из Санкт-Петербурга повторить, что семиотика для гуманитарных наук – что-то вроде математики для наук естественных.

В любом случае это пласт знаний чрезвычайно широкого применения. Потому естественно, что Лотмановские чтения посвящены бывают самым разным проблемам из самых разных «углов» гуманитарной сферы; на этот раз их проводили фольклористы (Институт высших гуманитарных исследований, составная часть РГГУ). И столь же естественно, вполне в духе традиций Юрия Михайловича Лотмана и его школы, среди доклаячиков оказывались совсем не фольклористы, а также и люди, казалось бы, весьма от них далекие. Например, та же Татьяна Владимировна Черниговская со своим докладом «Нсйроссмиотика: что изменилось с восьмидесятых годов».

Как признался Сергей Юрьевич Неклюдов, подобного рода доклады «со стороны», не вполне по теме, преследовали цель просветительскую: хорошо бы знать, что происходит в смежных областях, и ученым, которым такая информация «сбоку» могла подарить какой-то неожиданный ход мысли и уж во всяком случае расширяла поле умственной работы, и аспирантам, которые только учились быть учеными и должны были такую широту усвоить как обязательный элемент научной деятельности, и студентам, которых ешс со времен Лотмана принято было приглашать на научные конференции. Я знаю немало выросших теперь уже студентов, в свое время ходивших на лотмановские семинары и даже ездивших на них в Тартуский университет из Москвы и Петербурга (тогда Ленинграда); далеко не все они стали учеными, но на всех лежит какой-то особый отпечаток, так что я даже их узнаю, этих детей знаменитого семинара, по специфическому стилю мышления, всегда необычным подходам к любой теме, излюбленным словечкам и шуткам. Конечно, тартуские семинары «делала» прежде всего личность самого Юрия Михайловича. Но и верность традициям тех семинаров многого стоит.

Наверное, труднее ответить, зачем этот доклад нужен был самой Татьяне Владимировне – блестящему лектору, много выступавшему перед аудиторией специалистов и студентов у нас и в других странах. Наверное, тут и все та же верность традициям, и надежда услышать что-нибудь новое, неожиданное…