Знание-сила, 2002 № 12 (906)

Я вовсе не говорил, что этот новый тип лучше и означает увеличение суммарного счастья. Что же до третьего пути, то все, кто его ищет, не имеют о нем никаких представлений. Если бы китайцы построили велосипедную цивилизацию, а не стремительно наращивали свой автопарк, можно было бы говорить, что они нашли третий путь.

Разговоры о третьем пути велись среди русских революционеров еще в XIX веке. Предполагалось, что у России есть свой путь, основанный на сельской общине, своего рода сельский социализм и т.д. В результате мы действительно нашли свой третий путь: объединили сельскую общину с капитализмом и получили то, что было лучше не получать. Но какой-то урожай мы с этого сняли. Однако снять и второй было уже невозможно, а потому пришлось переходить на какие-то другие рельсы. Других рельсов, кроме наезженных рельсов западного развития, не оказалось. Но еще раз подчеркну: главное в том, что речь идет о процессе, который имеет свое начало и свой конец. Их нельзя точно установить, нельзя сказать, что Португалия «еще не», а Испания «уже да», но начало и конец перехода все равно объективно существуют, ибо речь идет об однотипности форм экономических отношений.

Я думаю, что импульс к модернизации, конечно, был внешним. В XVII веке Россия, выйдя из многовековой изоляции – и самоизоляции – столкнулась с невозможностью играть ту роль в европейских делах, на которую она претендовала. Но в дальнейшем появились и внутренние импульсы, появились люди, которым было страшно тяжело жить по-старому. Петр очень резко все ускорил. К концу XIX века внутренние импульсы стали важнее внешних. Власть могла бы уже и махнуть рукой на международные проблемы ради сохранения внутренней стабильности, но, к сожалению, стала искать решения внутренних проблем на пути внешнеполитических авантюр.

Борис Борисович, я не принимаю ваше обвинение в том, что я приписываю всякому развитию прогрессивное начало, считая, что все новое – обязательно хорошее. Ничего подобного я не говорил. Все новое и есть новое, в чем-то хорошее, в чем-то плохое. Но новое – это то, к чему люди тянутся, оно не падает с неба. Если оно никому не нужно, оно так и останется невостребованным, а если люди тянутся, значит, считают, что в этом есть что-то хорошее, хотя потом это может обернуться чем-то совсем нехорошим. Для меня нет этих полюсов «хорошее – плохое», я в этих категориях не рассуждаю. Надо, однако, быть очень осторожным в попытках противостоять новому на том основании, что оно является плохим просто потому, что оно является новым. Мне кажется, такая позиция – это привнесение таких ценностных представлений из прошлого.

Человечество находится в состоянии скачка, перехода, который продолжается все Новое время. Пока он охватил только развитые страны, хотя мне категорически не нравится термин «золотой миллиард». Здесь дело не в миллиарде, а в том, что какая-то часть человечества уже вошла в Новое время, а другая – еще нет. В Индии большинство населения, конечно же, не стремится ни к какой модернизации, однако элита ее хочет, ибо англичане создали в Индии слой населения, который стремится к параллельному движению.

В последние пятьсот лет Европа совершила очень важный переход.

Раньше существовали только аграрные общества. Начиная с XVI века, затем в ходе Первой промышленной революции стал бурно развиваться новый тип общества. Пока еще никто не показал, что можно двигаться в ином направлении, нежели от аграрного общества – к промышленно-городскому.

Терроризм – символ эпохи?

Игорь Яковенко

Эпоха – это го, что выстраивается вокруг ярких событий и крупных явлений. Великая Отечественная, хрущевская Оттепель, Перестройка – имена эпох. Терроризм все больше обретает шанс превратиться если не в символ, то в примету нашего времени.

Терроризм стал частью реальности, от которой нельзя спрятаться. А это означает, что мы обречены понять данное явление. У нас просто нет другого выхода.

Обратившись к истории, мы обнаружим, что терроризм – это хорошо забытое старое. История России второй половины XIX – начала XX века пронизана терроризмом: народовольческим, эсеровским, большевистским, анархистским, терроризмом националистических движений имперских окраин. Российская власть так и не смогла справиться с терроризмом. Это удалось большевикам. Идя к власти, они эффективно использовали тактику терроризма, а придя к власти, громили террористов в стане своих политических конкурентов со знанием дела.

Если же обратиться к современности, то обнаруживается: перед нами – сложное явление, связанное с такими вещами, как уровень жизни, политический режим, кулыура, стадия исторического развития общества и т.д. Постижению терроризма мешают привычки идеологизированного сознания. Что же увидим, если всмотримся в смысл этого явления?