Знание-сила, 2002 № 12 (906)

А научно-художественная литература, как и все искусство слова, адресуется читателю Вообще. Можете ли вы представить себе роман для математиков? Или – поэму для агрономов? Смешно, не так ли? Однако даже для чтения исторической повести необходим известный уровень интеллигентности читателя. Он должен в своем обшем развитии дорасти до предлагаемых ему научно-художественных книг, чтобы понять то, что составляет предмет научных исканий. Но не более того: специальных знаний по истории или физике от него не требуется. Научно-художественная литература хочет рассказывать о том, как делается наука, и хочет показывать человека науки – драматизм его поисков и переживаний. Этим она прокладывает дорогу в душу читателя.

– Даниил Семенович, работая над своими книгами, вы наверняка встречались со многими учеными. Вспомните, пожалуйста, самые памятные для вас встречи.

– Памятны встречи с Ландау, с Таммом, с Тимофеевым-Ресовским… О живых – не говорю… Многое зависело от обстоятельств, при которых такие встречи происходили…

– А бывали необычные обстоятельства?

– Довольно необычно, будучи еще студентом, познакомился я у друзей со Львом Давидовичем Ландау. Был я тогда зеленым юнцом, учился на втором курсе, но имел собственные «теории» о разных вешах. Не понимая масштаба этого человека, я вел себя по-мальчишески вольно, азартно настаивал на каких-то глупостях. Стыдно вспоминать! Ландау был неумолим и высмеивал меня. Теперь-то я знаю, что, когда встречаешься с необыкновенным человеком, лучше побольше молчать и повнимательней слушать.

Большое впечатление производит иногда их совершенно неотразимый способ просто рассказывать о сложнейших ‘вещах. Двадцать с лишним лет собирается в Центральном доме литераторов регулярный семинар «Писатель и современная наука». (Увы – собирался! Так же как отошел в небытие замечательный сборник «Писатели рассказывают о науке», членом редколлегии которого и постоянным автором был Даниил Семенович. – Е.М.). Ландау, Тамм, Тимофеев-Ресовский. Астауров, Энгельгардт и многие другие большие ученые выступали на этом семинаре. И порою писатели зачарованно слушали их мастерские рассказы о весьма мудреных открытиях, учась смелой простоте и выразительности их языка.

Помню, однажды я спросил покойного ныне теоретика А. Компанейца, как «на пальцах» – без формул – объяснить закон сложения скоростей в теории относительности. Он ответил: «Я этого не умею. Все умеет объяснять на пальцах только Яков Борисович Зельдович!». Писатели по меньшей мере дважды убедились, что это правда, когда академик Зельдович рассказыал на нашем семинаре о черных дырах и кварках…

Как-то на одном из наших писательских семинаров И.Е. Тамм рассказывал о расшифровке кода наследственности. Потрясенный этим научным событием, он старался передать прежде всего свое удивление и восхищение открывшимся. Конечно, в отличие, скажем, от квантовой механики, тут можно было легко привлечь в рассказ зримые модели. И все-таки, думается, биологи не рассказали бы так о достигнутом успехе, как это сумел сделать физик-теоретик. Тамму не надо было оглядываться на коллег- генетиков. Они просто не были его коллегами.

Но не только для писателей встречи с учеными необыкновенны и поучительны. Я заметил, что и ученые, пытаясь прозрачно и образно говорить о сложных вещах, в случае удачи сами испытывают громадное удовлетворение, что они были поняты.

– Недавно я беседовал с Ярославом Головановым, он считает, что не все поддается популяризации, и привел печальный пример, когда у него не получился материал о работах Ландау. А как вы считаете, можно ли популярно рассказать обо всем на свете?