Знание-сила, 2003 № 08 (914)

Его кандидатская диссертация была посвящена реконструкции фонетики по системе рифм в древнекитайской поэзии (как надо знать иероглифику!): оба оппонента предложили присвоить докторскую степень, а рецензент просил присвоить ее за сноску на стр. такой-то — ученый совет отказал. После многих студенческих экспедиций на Кавказ он написал этимологический словарь севернокавказских — нахско-дагестанских и абхазо-адыгских — языков вместе с СЛ. Николаевым, а недавно дописал этимологический словарь алтайских языков вместе с А. В. Дыбо и О.А. Мудраком; оба словаря — чудовищного размера и высшего качества. В соавторстве с другим моим любимым учителем — покойным Игорем Михайловичем Дьяконовым Старостин написал книгу, в которой считавшиеся изолированными хуррито-урартские языки причислялись к севернокавказским. В монографии «Алтайская проблема и происхождение японского языка» Старостин окончательно доказал принадлежность японского, вместе с корейским, к алтайской семье (а я вспоминаю, как он сдавал в Институте востоковедения АН экзамен по устному и письменному японскому «на надбавку» — и получил пятерку). Он открыл новую языковую макросемью — сино-кавказскую, объединяющую китайско-тибетские, северно-кавказские, енисейские языки, бурушаски (этот язык считался не имеющим родственников), возможно, баскский. Он радикально усовершенствовал глоттохронологический метод, позволяющий датировать время разделения праязыков и тем самым увязывать лингвистические данные с историческими, археологическими и генетическими. Он создал компьютерную программу анализа русской морфологии.

Сейчас Старостин возглавляет большой российско-американский проект, по которому надо собрать этимологии всех (в идеале!) языковых семей и заполнить созданные им же базы данных — он еще и программист экстра-класса. А я опять вспоминаю не научное, а человеческое: какой кровью это далось. В 80-е Сережа несколько лет регулярно оставался до утра в Институте востоковедения, иногда тайком, когда дирекция издавала грозные приказы, и осваивал казенный компьютер — по-моему, еще с ножным приводом и величиной с картофелесортировку, на которой мы немало поработали, когда нас гоняли «на картошку». Собственный PC был тогда немыслимой роскошью. На память приходят и другие эпизоды: вот мы в колхозе после ледяной ночи в дырявом бараке, побудка в 6 утра, нас час везут на работу в прицепе трактора, на котором написано «Перевозка людей строго запрещается», мы с Сережей сидим, покуривая махорку, на мешках с картошкой, погрузив сапоги в жидкий навоз, и сочиняем будущую совместную статью: а как в твоих афразийских будет «корова», а как «навоз»?

Старостин не просто лингвист, занимающийся отдельными языковыми семьями, или полиглот, говорящий на дюжине языков и оперирующий многими сотнями. Он ощущает себя ответственным за языки мира. Он все время в заботе: кто бы занялся папуасскими! Нашел молодого американца-энтузиаста, который сам создал лексическую базу на 800 языков: теперь надо его переучивать с «американской системы» на нашу, отечественную — классического сравнительного метода. Дравидийскими! Посадил на это старшего сына Георгия, который зашитил недавно кандидатскую по дравидийской реконструкции (младший — Таля, Тошка — кончает М ГУ но компьютеру и помогает с лингвистическими программами). Койсанскими — бушмено-готтентотскими, самыми трудными! Приспособил того же Гошу, больше некого. Самого Сергея Анатольевича его отец, известный литературный редактор, пытавшийся издать в Москве «Доктора Живаго» Пастернака до истории с Нобелевской премией, приохотил к изучению языков с детства - лет с десяти Сережа знал, чему посвятит свою жизнь.

Не боясь сглазить, скажу — у Старостина на редкость счастливая научная судьба. Дается все, правда, каторжным трудом. При этом Старостин не похож ни на витающего в небесах профессора, ни на «сдвинутого» гения. Он — абсолютно нормальный живой человек, со взвешенными разумными суждениями о политике, искусстве, человеческой психологии. Всю жизнь любит джаз, рок, даже детективы читает, даже выпить не дурак (но очень в меру). Много времени проводит на Западе, но всегда рвется домой, жалуясь, что взаимоотношения в тамошнем академическом мире намного сложнее и тяжелее, чем у нас. Недавно мы в очередной раз плакались друг другу в жилетку, что лингвистическая молодежь, за минимальным исключением, и на Западе, и у нас, если даже идет в науку, не хочет возиться с дальним языковым родством, реконструкцией праязыков, писать громоздкие этимологические словари, браться за неисследованные языковые семьи, а предпочитает заниматься гораздо менее рискованными и «малогабаритными» * проблемами. Сережа сказал с горечью: в нашем деле, помимо точности, хорошей памяти, слоновьей работоспособности и прочего, нужно редкое качество — смелость. Она или есть, или нет — научить ей невозможно.