Знание - сила, 2003 № 09 (915)

Лев Ландау, например, заявил: «Нужно признать, что у нас нередко приходится слышать относительно той или другой работы, даже посредственной, что она опережает западноевропейскую науку и так далее. Напомню здесь известный пример с телеграммой.., адресованной товарищам Сталину и Молотову по поводу достижений в расщеплении атомного ядра. Повторение опыта Кокрофта и Уолтона, которое в дальнейшем не привело к каким-либо особенным результатам, было в этой телеграмме выдано за какое-то громадное достижение науки, чуть ли не опережение работы Кавендишской лаборатории во главе с Резерфордом». А на институтском вечере самодеятельности Лев Давидович со сцены с серьезнейшим видом уведомлял зрителей об успехах своих студентов и предлагал послать телеграмму товарищу Сталину такого содержания: «Продифференцировали синус, получили косинус, работы продолжаются».

Можно согласиться, что тот конкретный эксперимент с расщеплением атомного ядра в Харькове не имел особого научного значения. Однако он, безусловно, повлек за собой важнейшие последствия для организации советской ядерной науки и воплощения советского атомного проекта. Да и в целом для истории страны. Что касается Харькова, то благодаря этому событию ядерная физика в УФТИ заняла главенствующие позиции. Наркомат тяжелой промышленности, в ведении которого тогда был институт, выделил средства на строительство нового высоковольтного лабораторного корпуса и сооружение экспериментального электростатического генератора, который несколько лет был единственной установкой в Союзе, пригодной для получения так называемых ядерных констант, необходимых для разработки атомной бомбы. А директором УФТИ в 1933 года был назначен один из героев события — Александр Лейпунский.

Легендарный корпус довоенного УФТИ, где был проведен эксперимент по расщеплению, сохранился и сейчас. Фактически это здание с мемориальной доской является музеем физики, а нынешний комплекс зданий ННЦ «Харьковский физико-технический институт» располагается в поселке Пятихатки на окраине Харькова.

Троцкистско-бухаринские шпионы

Казалось, наука Харькова была на подъеме. Как вспоминает будущий изобретатель атомной бомбы Владимир Шпинель, «молодой теоретик Евгений Лифшиц в первый день моего приезда в Харьков сказал: «До сих пор был кембриджский период в развитии физики, а теперь настает харьковский»».

Увы, по разным причинам этого не произошло. Исследования атомного ядра с искусственно ускоренными частицами были перенесены в Ленинград, где была организована лаборатория во главе с Игорем Курчатовым. Специалистам УФТИ впервые поручили секретные технические разработки военного характера — генераторы коротких волн для радиолокаторов, кислородные приборы для высотных полетов, авиационный двигатель. работающий на жидком водороде и так далее. К тому же в 1934 году вместо отбывшего в длительную зарубежную командировку Александра Лейпунского директором УФТИ назначили некоего Семена Давидовича, который не имел никаких научных степеней и не опубликовал ни одной научной работы. С его приходом в УФТИ, который к тому времени все еще оставался островком свободы в море сталинской деспотии, пришли другие времена.

И. В. Обреимов. 1960 г.

Л. П. Капица и Л. Д. Ландау. 1968 г.

Для обеспечения абсолютной секретности работ институту было приказано пересмотреть весь личный состав и ввести ряд ограничений. Другими словами, провести «чистку» и ввести режим. Вольнолюбивые физики УФТИ поначалу пробовали было шутить по этому повещу. Ольга Трапезникова, например, цепляла выданный ей пропуск к ошейнику собачки, с которой ходила на работу. Ландау и Хоутерманс прикрепляли пропуска к своим спинам, а то и пониже. Но очень быстро стало не до шуток. Сталинские репрессии дошли и до УФТИ. Сначала НКВД арестовало одного из сотрудников Ландау, правда, после протестов молодого человека по фамилии Корец выпустили, но это был лишь временный успех. Отныне и надолго девизом дня стала «революционная бдительность».

Как ни печально об этом говорить, в своих целях НКВД и партийное руководство Харькова умело разжигали и использовали различные конфликты внутри института: между ядерной физикой и физикой низких температур, теорией и экспериментом, экспериментальной и прикладной физикой. И вечную, как мир, борьбу бездарностей с талантами.