Большие надежды на появление обновленного и эффективного левого движения Миллс связывал прежде всего с Европой. После венгерских событий 1956 года из западноевропейских коммунистических партий в знак протеста вышло много интеллектуалов. В попытке создать новое левое движение они стремились объединиться с радикальными представителями лейбористских и социал-демократических партий, тогда же в знак протеста покинувших свои организации после кризиса вокруг Суэцкого канала. Эпицентром новых левых была Англия (движение и журнал «New Left»); именно там у Миллса было подавляющее число друзей-единомышленников. В Америке левые движения почти полностью контролировала ортодоксальная коммунистическая партия, лояльная СССР. Миллс, апеллируя к Товарищу, искал гуманного левого радикала в советской России.
Миллс призывает уйти из-под власти и влияния нынешних верхов как в Америке, так и в СССР: «Нам следует быть осведомленными в действительных параметрах реальности».
Сама несправедливость судьбы, по Миллсу, есть проблема личной человеческой биографии, прорастающей в обезличенных косных структурах общества, которое неведомо куда н к чему движется. Он напоминает слова своего учителя Мида: «Мы не знаем, где мы находимся, но мы знаем, что мы в пути».
Повседневную жизнь американского интеллектуала Миллс иллюстрирует примерами собственной жизни. Это точные яркие зарисовки из жизни американского домохозяйства, университета, дороги, общения.
Миллс постоянно задавался вопросом: «Какой ты, Товарищ?», заметно, что постижение воображаемого друга дается ему с громадным трудом. «Я прочел 3-4 дюжины книг специалистов по России, я продолжаю чтение этих книг, но я так и не понял, что ты за человек. Я содрогаюсь от мысли, что ты тоже читаешь книжки русских специалистов по Америке и в них нет того же».
Тут Миллс почти по-толстовски призывает к непосредственному опрощающему общению: «Давай забудем специалистов и экспертов... Давай говорить друг с другом наивно...»
В 1960 году — уже прошло три года, как создаются письма к Товарищу, — Миллс совершил первое путешествие по Советскому Союзу. Но и на родине Товарища Миллс его самого не обнаружил. Это было, пожалуй, самой главной загадкой для него, и он не преминул попенять на это воображаемому русскому другу: «Как видишь, я в твоей стране, и я разочарован: я до сих пор оказался не способным найти тебя, а если мы уже и встречались, то я не опознал тебя. Не знаю... В Москве, Ленинграде, Ташкенте, Тбилиси я беседовал с десятками твоих коллег, постоянно пытаясь найти тебя, часто беседуя с ними о тебе, впрочем, никто из них ничего об этом не знает. У меня уже накопилось интервью с ними на 300 страниц. И что мне теперь со всем этим делать?..» Впоследствии Миллс использовал часть этих интервью для вышедшей уже после его смерти антологии «Марксисты», но ведь в СССР Миллс искал не только марксистов, а прежде всего Товарища. Мы можем наверняка предположить, что автоматически, как любой иностранец в тогдашней
России, окруженный лишь идеологически выверенными и преданными политическому режиму друзьями. Миллс Товарища найти не мог. Ни к чему не приводили его попытки поговорить с окружающими его русскими наивно. Например, без ответа остался тост Миллса, произнесенный им на торжественной встрече в Институте философии Академии наук: «За полную реабилитацию товарища Троцкого как знак обретения политической свободы в СССР».
После обескураживающего посещения Советской России Миллс почти на год отложил сочинение писем Товарищу. Он посетил СССР второй раз в 1961 году, после этого вновь попробовал приступить к продолжению товарищеских писем, но разрыв сердца навсегда прервал его работу.
Социологическое наследие Миллса послужило одним из мощных интеллектуальных источников развития леворадикального движения в Америке 1960 —1970-х годов. Но наследие Миллса отнюдь не является лишь историей. Мы убеждаемся, что его удивительная способность на основе собственного биографического опыта продуктивно объединять в исследованиях методы эмпирического анализа, освоенные им в сотрудничестве с Полом Лазарсфельдом и Робертом Мертоном, классическую социологическую теорию прежде всего веберианского, но также и марксистского толка, увлекательный стиль изложения, почерпнутый из специальных журналистских и литературных штудий, есть вдохновляющий пример для творческой работы обществоведов разных поколений.
Одна из глав его методологического труда «Социологическое воображение» называется «О пользе истории», где Миллс постулирует: «Вся социология достойна называться исторической социологией».
Относительно самого автора этого высказывания в заключение остается лишь добавить: «А социология Чарлза Райта Миллса достойна называться автобио!рафической социологией».
Самый, самая, самое