Знание-сила, 2006 № 01 (943)

Ну, инициаторы кампаний, коллеги Стругацких по фантастическому цеху, писали доносы, побуждаемые обыкновенной завистью, по опыту зная, что в нашей стране это наиболее действенный способ устранения конкурентов. Партийные структуры руководствовались иными соображениями. Творческая интеллигенция, всегда вызывавшая головную боль у идеологических отделов, делилась четко — "наши" и "ненаши". На "ненаших" опереться было невозможно, они ежеминутно могли подвести, ляпнуть что- нибудь неподобающее. Ясно, что нечего было и предлагать им подписать очередной пасквиль против Сахарова или Солженицына — не подпишут, да еще и оскорбить могут. Поэтому эта категория подлежала травле и запретам, что бы она ни писала в своих сочинениях, хотя бы и вдохновенные поэмы о светлом будущем.

Я думаю, даже знаю, что иные из "докладных записок", к счастью, составлялись достаточно формально, как обязательный отклик на сигналы "писательской общественности", и благополучно укладывались под сукно. Наверное, не меньше было и "указов прямого действия", за их появлением следовали выговоры, снятия и исключения... Но и те, и другие служили, с позволения сказать, правовой базой для идеологических воздействий.

Помню, Аркадий Стругацкий рассказывал, как. устав жить в обстановке открытого и скрытого недоброжелательства, он, может быть, с изрядной долей наивности напросился на разговор к секретарю ЦК П. Демичеву, был вежливо принят и внимательно выслушан. "Аркадий Натанович, — было сказано ему, — ищите врагов пониже, в Центральном Комитете их нет". Об искренности этих слов теперь можно судить воочию. Да и тогда... не помню уж точно, в каком году, где-то в 70-х, в Японии состоялся Всемирный конгресс фантастов, куда Стругацкие получили персональное приглашение. Аркадий Натанович в совершенстве знал японский — он был офицером-переводчиком, участником войны на Дальнем Востоке. Но поехал на конгресс стопроцентно "наш" человек, не написавший в фантастике ни строчки. Где тогда решались вопросы такой государственной "важности"?

Документы в преамбулах заявляют, что будут толковать о положении во всей советской фантастике. И сами тут же сводят разговор к "Хишным вещам века". Стругацкие были главным раздражителем — красной тряпкой, потому что они — самые талантливые, с безошибочным чутьем, с, так сказать, абсолютным слухом, а система выбирала для расправы самое лучшее, самое заметное. Линия эта проводилась очень последовательно. В записке среди наиболее неприемлемых для советского народа названы три самых крупных фантаста мира — Азимов, Брэдбери и Лем. Не буду приводить примеры из смежных областей, науки, скажем. Не буду вспоминать, от какого огромного духовного богатства мы были напрочь отсечены. Шло планомерное, целеустремленное изничтожение культуры. Культура и тоталитарная идеология оказывались вещами несовместными.

Еще несколько слов о смысле обнародования этих документов сегодня. О шестидесятниках ведется много разговоров, часто высокомерно-брезгливых. И того-то они не поняли, и того-то недоучли... Ах, как легко сейчас рассуждать об этом бойким вертихвосточкам и нагловатым, не совсем уж юным акселератам. Да, писателям, и редакторам, и даже иным работникам идеологических отделов приходилось быть осмотрительными, произносить ритуальные речи на партсобраниях, порою жертвовать второстепенным, чтобы сохранить главное — очаги культуры, очаги разума, чтобы спасти людей. Если угодно, совсем как посланники Земли на Арканаре.

За эти компромиссы платили дорого, иногда жизнью. Тех же Стругацких очень настоятельно выставляли за бугор, многих их отъезд крайне устраивал. Жили бы они там покомфортабельнее, чем здесь, стоит только взглянуть на казенные малогабаритные квартирки, в которых и до сих пор обитают писатели с мировым именем или их семьи.

Я ничего не имею против уехавших, каждый волен жить там, где ему лучше. Пусть живут. Пусть приезжают в гости. Но я отрицаю их право учить нас, как надо жить. (Я не имею в виду тех, кого выселили из страны насильно.) Напротив, я думаю, что те, кто остался, как Стругацкие, как Юрий Трифонов, кто сохранил, несмотря на все чинимые препятствия, своих издателей, своих читателей, принес народу, стране гораздо больше пользы, больше способствовал разрушению той системы, под обломками которой мы и поныне задыхаемся. И было очень странно уже в наше время увидеть в журналах статьи, разделывающие Стругацких под орех за их некий конформизм. Я, например, уверен, что появление этих статей ускорило смерть Аркадия Стругацкого.

Аркадий Стругацкий,

Борис Стругацкий

Жук в муравейнике

Иллюстрации Е. Шеффер

4 июня 78 года.

Айзек Бромберг, Битва железных старцев

— Давайте попробуем поговорить спокойно, — предложил Экселенц.

— Попробуем, попробуем! — бодро отозвался Бромберг. — А что это за молодой человек подпирает стену у дверей? Вы обзавелись телохранителем?