Большая часть исламского мира не стала рынком для западной экономики, и не только потому, что там нет платежеспособного спроса. Например, Иран — довольно развитую в экономическом отношении страну — не удается втянуть в орбиту экономики экстенсивного потребления, хотя и там рынок изменил свою структуру. Там появилось много образованных людей, много людей, применяющих в своей профессиональной деятельности высокие технологии. На потребительском рынке удельный вес всякой компьютерной техники довольно высокий — он сопоставим с российским, может быть, даже чуть выше, чем в России. То есть товары, реально новые по своим потребительским свойствам, потребность в которых объективно сформирована, сразу принимаются рынком, а вот мода — нет. Европейская мода точно — нет. Ну, а своя мода очень консервативна, она больше похожа на ту, которая была в конце XVIII — начале XIX века в Европе. Рынок закрывается от экономики потребления за счет своих собственных внутренних закономерностей, сложившихся традиций потребления.
Не следует думать, однако, что в странах западного мира нет предпосылок для распространения "консервативной" модели потребления. В конце XIX века Уильям Моррис (один из основателей Братства Прерафаэлитов, первый теоретик и идеолог прикладного искусства) проповедовал мысль, что место искусства — в повседневной жизни. Каждая вещь, при всей ее утилитарности, должна быть шедевром, украшающим и наполняющим духовно вашу жизнь. Захотите ли вы выбросить шедевр, если он вышел из моды? Конечно, для моды и экономики потребления такой взгляд разрушителен, поэтому идеи Морриса окрестили "утопическими". Не пришло ли время вспомнить о них? И не в такой ли перемене отношения к жизни должна состоять суть "постиндустриального" общества?
Несколько месяцев назад мне довелось разговаривать с несколькими серьезными европейскими экономистами на эту тему. "Да, мы, конечно, согласны с тобой! Это действительно вредно, и надо с этим кончать. Но ты представляешь (речь шла, в основном, о Германии и Франции), у нас сегодня безработица выросла аж до 15 %, и уже все зашаталось. А переход к консервативной модели потребления означает снижение производства, а значит и занятости. Это же вызовет социальный взрыв! Это у нас все правительства слетят! Будет непредсказуемая политическая ситуация!" А надо сказать, их безработные вовсе не бедствуют, социальные программы большинства европейских стран нацелены на то, чтобы даже они оставались полноценными потребителями.
Я говорю: "Подождите, но ведь надо же правильно организовать переходный период, заблаговременно менять структуру занятости. Я даже знаю, как это сделать". Конечно, не мгновенно, такой переход потребовал бы несколько десятилетий. Но специалисты считают, что никогда не удастся объяснить людям, родившимся и выросшим в экономике потребления, что надо что-то делать с самими собой.
Экономика потребления и созданное в ее интересах информационное пространство отучают людей думать. А для того чтобы понять, что следует серьезно изменить собственную жизнь, думать надо! Вот это и есть главная причина того, что уже и специалисты предпочитают не углубляться в подобные размышления: им кажется, что ничего уже сделать нельзя.
Раньше мы строили социализм в одной отдельно взятой стране. И создали собственную "модель потребления", которая и погубила Советский Союз.
Крах советской экономики был вызван неразумно построенной мобилизационной экономикой, которая представляла собой по сути сверхпотребление.
В конце 30-х годов Джон Мейнард Кейнс сказал: главное, что нужно для стабильного и непрерывно продолжающегося экономического роста, — это периодически истреблять производимые блага. То есть нужно производить военную технику, или устраивать общественные работы, или гуманитарную помощь кому-то оказывать — в общем, делать какие-то бесполезные вещи, истребляя все избыточно произведенное, и тогда все будет в порядке.
Именно так мы и жили, только с истреблением как-то перестарались. Эта модель у нас была гипертрофированной. Мы, например, производили в несколько раз больше танков (или других "специфических" товаров), чем это было нужно, потому что все твердо знали: наступит атомная война и произвести больше ничего будет нельзя. Значит, надо множить запасы, которые позволят противостоять врагу. А чтобы запасы оставались хорошими, их надо обновлять, поэтому снизу истребляем, сверху добавляем новое.
Точно так же вели себя и американцы, они у нас позаимствовали этот принцип. Их экономика тоже не вынесла бы такой нагрузки, но они вовремя поняли пагубность этого и стали договариваться, чтобы как-то ее сократить. А когда договорились, наконец, о разрядке, то сразу в разы уменьшили масштабы своей мобилизационной экономики. Мы же так ничего и не сделали. Это нас и погубило.