Знание-сила, 2007 № 04 (958)

С этого времени хорошее воспитание — это прежде всего опрятность: ни сам человек, ни его дом не должны пахнуть. К началу XIX века женщины обзаводятся собственным индивидуальным ароматом. Этот идеал возник в последние годы «старого режима», когда сильные и традиционные ароматы на животной основе — серая амбра, мускус, цибетин — сменились туалетной водой и растительными маслами. (Понятная у выскочки любовь Наполеона к старой традиции привела к краткосрочному возврату дорогих животных жиров из гениталий грызунов; но к эпохе Наполеона III их употребление сделалось признаком распутства.) Теперь дама из общества тешила свой нюх растительными ароматами — они обладают намного большей летучестью, чем животные, и поэтому их нужно часто возобновлять, они пропитывают домашнюю обстановку и становятся знаком показного потребления. Теперь Эмиль Жан-Жака Руссо узнает, что «благоухание не столько дает, сколько сулит». Раздельные, с зеркальными стенами, кабинеты — один для крана, другой для сточной раковины, — которые в 1750 году, к замешательству французов, привезла из Англии оперная певица мадемуазель Дешан, спустя два поколения стали частью богатого обихода. И пока богачи слегка душились растительными маслами, а не такие богатые все усерднее мылись и учились оставлять башмаки за дверью, главной задачей медицинской политики стало дезодорирование бедного большинства.

Обратная сторона Венеции сточные воды становятся частью ее каналов

В первой половине XIX века англичане уже начали мыть свои города — и загрязнять Темзу. Во Франции и вообще на континенте общественное мнение еще не готово к такому расточительству. Французский Институт в докладе от 1835 года отвергает предложение сливать парижские экскременты в Сену. За этим решением стояла не забота о реке и не предубеждение против английских выдумок, а оценка огромных экономических потерь. Даже двадцать лет спустя редакторы «Журнала медицинской химии» ссылаются на Мальтуса и социальную физиологию, чтобы доказать, что канализация экскрементов — преступление против общества. Ранее предлагалось выплачивать пенсии по старости только тем горожанам, кто будет ежедневно собирать удобрения. С появлением железных дорог возникла надежда, что с их помощью город станет удобрять сельские окрестности, превращая их в цветущий сад.

К 1860-м годам две национальные идеологии относительно ценности сточных труб противостояли друг другу через Ла-Манш. Французскую позицию облек в превосходную литературную форму Виктор Гюго. После восклицания Камбронна[² Во время битвы при Ватерлоо французский генерал Камбронн, возглавлявший последнее каре старой гвардии, на предложение англичан сдаться ответил: «Гвардия умирает, но не сдается!» и добавил: «Дерьмо!» (по другой версии — только «Дерьмо!»). После этого появился эвфемизм «слово Камбронна». (Прим. переводчика.)] слово «la merde» (дерьмо) считалось чем-то очень французским и очень коммерчески ценным. В «Отверженных» оно питает «утробу Левиафана». Спору нет, пишет Гюго, парижская клоака последние десять веков была язвой города, но «L'egout est le vice que la ville a dans le sang» (клоака — это порок, который у города в крови). Всякая попытка сливать больше нечистот в подземную сеть только увеличила бы и без того невероятные ужасы городской клоаки. Кто хочет жить в городе, должен смириться с его смрадом.

Противоположную позицию — с верой в высокую ценность канализации и низкую ценность экскрементов — занял в 1871 году принц Уэльский, будущий король Эдуард VII. «Если бы я не был принцем, — сказал он, — я бы хотел стать слесарем». Приблизительно в то же время Хеллинджер убеждал своих коллег по Королевскому обществу искусств: «В ваших сильных руках лежит, на ваших крепких мышцах сладко дремлет, в ваших умелых пальцах покоится здоровье этого Левиафана среди городов!» Этому английскому взгляду дает французскую литературную форму Жюль Верн в своем романе: «Чистить, непрестанно чистить, уничтожать миазмы сразу, как они возникнут от человеческого скопления, — вот главная и первоочередная задача центральных правительств». Пот трудящихся классов был опасен, если он пах.