Знание-сила, 2008 № 02 (968)

«Ядро коллектива остается. Но за двадцать лет... батареи садятся. Постарели...», — говорит совсем не старый директор Василий Яковлевич (но я понимаю его, в педагогике время течет по-другому). «Единственное, вы перестали петь Дольского, — сожалеет завуч Татьяна Николаевна, — уже два года не слышала, как вы поете. А было время, ух, было время!..»

В болоте, вспомнилось мне, вовсе нет времени. «Деревни зори вечные, живу среди болот».

В здешней школе искусств — двадцать один ребенок, класс ведет искусствовед Елена Николаевна Бабина, закончившая Академию художеств. Ездят на пленэры. Это, показывает она, первые дети рисовали, самые любимые. Пальчиком рисовали — «Ежик в тумане». Пейзажи очень любят. Это в Вятской деревне разные сказки. Это вот такой печальный Иисус Христос в пустыне — одиночество подчеркнуто, пустыня и болото, что-то общее.

А девочка, чей натюрморт с загадочными болотными цветами висит в кабинете директора: «Она у нас, как пряник, яркая».

Директор школы Василий Яковлевич, приведший меня сюда, вдруг спросил: «А вы чем подкармливаете?» Я думал — детей, а он имел в виду кормушку для птиц в окне класса. «Салом — синичек, — отвечает преподаватель искусства. — А снегири. бывает, взглянешь в окно снежное, а оно все в снегирях горит».

Из кабинета творчества раздается «Осенняя песня» Чайковского (учительница предлагает пятиклассникам попробовать музыку на ощупь, на вкус).

Я предпочитаю натуральный картофель и допытываюсь в классе по соседству, как они его вырастили. Безвирусный. Огромный куст, шикарный. Картофелины от самых маленьких до размером с кулак. Удался опыт. Хотя, вообще это большой риск выращивать на болоте, даже цветы замерзают. «Хорошо ли, плохо, но мы тут живем, — говорит директор Василий Яковлевич, — и будем жить. Надо приспосабливаться». «Хвалим как кулик свое болото», — смеется учитель биологии Ирина Анатольевна.

Ребята тоже так говорят: наше болото — самое хорошее.

Просто мы его знаем плохо.

Существует, оказывается, история страны в цветах и травах. Вот провели сравнительное исследование, и выяснилось, что за последние семьдесят лет до наших дней сохранился клевер белый и розовый в первозданном виде, овсяница красная, тимофеевка луговая. А некоторые исчезли, пырей ползучий и прочие, их надо заново высевать.

Знаете ли вы, что есть в нашей русской истории тысячелистник обыкновенный, герань луговая, крапива двудомная — больше размером обыкновенной, а еще есть крапива глухая, которая не жалит. Вероника дубравная, лютик едкий (сорняк, легко выдирается), пастушья сумка («Как сердечко сумочкой», — объяснила девочка), пикульник, спорыш.

«Сухомлинский в Павлыше, — вспомнила завуч Татьяна Николаевна, — все засадил спорышем — мягкая травка и не вытаптывается, очень устойчивая.»

Надо провести инвентаризацию, изучить, что пропало, что нет. Мы, объясняли мне ребята, проводили исследования в июне, травы были еще маленькие, могли что-то не заметить — надо повторить.

Познать глубже свою цветистую историю.

Смотришь, как сотрудники станции работают, удивляешься. Берут делянку, скашивают с контрольного метра все, что выросло, взвешивают в сыром виде и сухом, а зимой обрабатывают, сжигают в муфельной печи, определяют органическое, неорганическое. И общипывают листочки, и складывают по кучкам: эти такого размера, те — другого.

В России столько земли, недоумеваю я, зачем это?

Директор школы Василий Яковлевич говорит: может пригодиться на будущее. Страна такая — взяли первый слой и бросили. А дальше что?

К каждому болоту надо подходить творчески

В кабинете заместителя директора станции по науке Анатолия Николаевича Уланова рядом с портретами основоположников (почвоведов-аграрников) — Высоцкий с гитарой, фото здешнего ландшафта, в углу стоят болотные сапоги. Ученый-практик. Немногословен, строг на вид (может быть, меня испугался, все-таки — академик, хоть и по педагогике). Мне бы его расспрашивать про разные происшествия, необыкновенные случаи из жизни, а я прицепился: болото, что это? Да полно определений, а все равно — загадка, планета-болото...

Нельзя на него примитивно смотреть как на источник ископаемых. Мы не болото, самих себя опустошаем. В Европе, говорит Уланов, части болот не стало, как тип — исчезли. У нас еще есть Сибирь, Васюганье, пока не осушенное, и вот едут, изучают — американские, канадские студенты едут к нам посмотреть, что такое болото, как оно дышит, действует.

Уланов студентов с агрофака водил на нетронутые болота, там объяснял на разрезах. И понял для себя: надо не со студентов начинать, а с преподавателей («Чтобы изменить человека, — говорил Гюго, — надо начинать с его бабушки»).

Почвообразование — это такой процесс, медленный-медленный (почва на выработках растет на полмиллиметра в год). А хочется быстро. И не все понимают, даже ученые. Член-корреспондент, говорит Уланов, задал на конференции странный вопрос: «И сколько вы намерены ждать — когда готовое болото будет?»

Даже газоны, как известно, триста лет подстригают.