Знание-сила, 2008 № 05 (971)

Но рана Багратиона не была смертельной. Еще по дороге в имение своего родственника князя Голицына, под Владимиром, он почувствовал себя лучше, а проведя несколько дней в спокойной обстановке, окруженный заботой и вниманием, начал поправляться, что и зафиксировано в отчетах придворных медиков, которые те периодически отсылали императору Александру. В эти же сентябрьские дни император получил письмо от своей сестры Екатерины Павловны, в котором она, не советуясь, не испрашивая дозволения, просто уведомила брата, что уже выехала в имение Голицыных, в село Симы, чтобы повидать человека, которого продолжала любить.

Любил ли Петр Багратион Екатерину Романову — на этот вопрос смогут ответить лишь новые архивы, еще не прочитанные письма. Но как он любил Россию — на то есть два доказательства: первое — его жизнь, второе — фактическое его самоубийство.

Девятого сентября князь Петр Иванович уже смог подняться с постели и пройтись по комнате. Но в тот же день он случайно узнал страшную новость, которую от него скрывали — о сдаче Москвы. Им овладели гнев, негодование и великая скорбь. А вечером началась лихорадка, которая все усиливалась: князь бредил, в бреду требовал оседлать коня. Бинты на раненой ноге ему мешали, и он начал срывать их, чтобы вскочить в седло и снова скакать под пули и картечь, в гущу очередной битвы за Россию. Рана воспалилась, «лихорадка подошла к сердцу и вызвала коллапс его», как записал в заключении о смерти генерала Багратиона доктор Виллье.

В архиве Бориса Андреевича Голицына сохранилось несколько отрывистых записок о тех днях, и есть среди них такая, от 12 сентября: «Князь Петр Иваныч скончался сегодня поутру. Ее Высочество задержится, дабы присутствовать при погребении. Благодарю тебя, Господи, что она успела».

ВСЕ О ЧЕЛОВЕКЕ 

Александр Сосланд

Человек и его игра

Почему у всех слово «игра» вызывает прежде всего приятные ассоциации? Игры завораживают, захватывают, вводят нас в особое миро- и самоощущение. Они разрывают монотонное течение времени, будят эмоции, раскрашивают жизнь яркими красками.

Целые страны порой оказываются втянутыми в большие игры. Но что, собственно, мы называем игрой?

Глазами классиков

В своем классическом труде «Homo ludens» выдающийся голландский культуролог Йохан Хейзинга изложил концепцию игры как феномена культуры. О сущности игры он пишет так:

«Игра есть добровольное действие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам, с целью, заключенной в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознанием «иного бытия», нежели «обыденная» жизнь».

Итак, чтобы оказаться в игре, надо, во-первых — удалиться от обыденного мира («внутри установленных границ места и времени»). То есть — создать место во времени и пространстве, где ничем иным, кроме игры, заниматься невозможно. Это может быть футбольный стадион, казино, театр, площадка для гольфа — любое место, соответствующее правилам некой игры. Нужно выкроить время, сделать так, чтобы ничто не отвлекало — предупредить домашних, чтобы не беспокоились, отключить мобильный телефон...

Во-вторых — создать твердые правила и их придерживаться («по добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам»). Правила — это самая серьезная часть игры. Поскольку многие игры имеют соревновательный характер и все стремятся обратить правила себе на пользу, игровая культура обслуживается специальным институтом надсмотрщиков за правилами — институтом судей.

В-третьих — не ставить перед собой никаких иных целей («с целью, заключенной в нем самом»). Игра не может заниматься созданием материальных ценностей: сборкой автомобилей, выпечкой хлеба, полетом в космос. Играющий в футбол стремится забить гол, играющий в карты — сорвать куш, катающийся на американских горках — испытать безопасный страх, и ничего другого им не надо.

И наконец — игрой обязательно надо наслаждаться. Ее должно сопровождать чувство напряжения и радости, а также сознание «иного бытия», отличного от «обыденной» жизни.

К этому, разумеется, нельзя принудить, но судьба любого из видов игр такова, что если в игре нет чувства удовольствия, она обречена на вымирание и исчезновение.

Хейзинга сформировал современный взгляд на сущность игры и показал значение игры в культуре в целом. Самые распространенные в культуре игры относятся к сфере искусства, спорта. Хейзинга, однако, обнаруживал игровые формы в войне и поэзии, философии и правосудии, религии и политике — он вообще был склонен отыскивать игровые принципы в любом виде человеческой деятельности. В сущности, он предпринял попытку свести к процессу игры все известные формы человеческой активности.

Самым адекватным последователем Хейзинги следует считать французского философа Роже Кайуа. Его определение в существенных чертах воспроизводит дефиницию Хейзинги и звучит так: