Знание-сила, 2009 № 01 (979)

Одна из центральных загадок в исторической науке связана с происхождением свободы. Как появились на свете люди, не отождествляющие себя со своим государством или страной? Так было, как понимает читатель, далеко не всегда. Тысячелетия протекали на этой земле под знаком полного и безусловного отождествления человека со своим племенем, своим государством. По подсчетам Иммануила Валлерстайна, лидера «мегаисторической школы», это продолжалось с 8000 года до новой эры до 1500 года, то есть девять с половиной тысяч лет. Сотни поколений жили и умирали, ни на минуту не усомнившись в нормальности, в естественности такого положения вещей. И вдруг…

И вдруг читаем у Александра Герцена: «Мы не рабы нашей любви к родине, как не рабы ни в чем. Свободный человек не может признать такой зависимости от своего края, которая заставила бы его участвовать в деле, противном его совести».

Известный историк Александр Янов, блестящий исследователь российской истории, многие годы пытается решить проблему происхождения свободы или, по выражению Гегеля, «внутреннего достоинства человека». Вопрос сфокусировался для него таким образом: откуда в самодержавной России взялся Герцен?

«Мы публикуем журнальный вариант одной из глав трилогии «Россия и Европа. 1462–1921», который любезно предоставил журналу профессор Янов. Наш журнал является первым публикатором этого историографического открытия.»

Головоломка

Историки десятилетиями спорят — и до сих пор не согласились, — что представляло собой российское самодержавие. Было ли оно тем, что Валлерстайн называет «мир-империей», то есть анахронизмом, сохранившимся от далекого прошлого человечества, или было оно обычной европейской абсолютной монархией Нового времени? Большинство склонялось — и склоняется до сих пор — к точке зрения Валлерстайна, хотя и именует самодержавие по-разному. ГВ.Плеханов, например, называл его «азиатским деспотизмом», Арнолд Тойнби — «тоталитарным государством, воспроизводившим основные черты Восточно-Римской империи», Карл Виттфогель — «системой тотальной власти», Н.С.Трубецкой — «частью великой монгольской империи, основанной Чингисханом», а Н.А.Бердяев — и вовсе «христианизированным татарским царством».

Точнее всех, на мой взгляд, сформулировал эту «азиатско-деспотическую» версию самодержавия Карл Маркс. «Колыбелью Московии, — писал он со своей обычной безжалостной афористичностью, — была не грубая доблесть норманской эпохи, а кровавая трясина монгольского рабства. Она обрела силу, лишь став виртуозом в мастерстве рабства. Освободившись, Московия продолжала исполнять традиционную роль раба, ставшего рабовладельцем, следуя миссии, завещанной ей Чингисханом… Современная Россия есть не более, чем метаморфоза этой Московии».

Но откуда же все-таки взялся тогда в этой устрашающей самодержавной «метаморфозе» Герцен (а также Вассиан Патрикеев и Максим Грек, Алексей Адашев и Андрей Курбский, Михаил Салтыков и Юрий Крижанич, Дмитрий Голицын и Михайло Щербатов, Ипполит Муравьев-Апостол и Петр Чаадаев, Владимир Соловьев и Георгий Федотов — герои моей книги)? Откуда они, вполне, как сможет убедиться читатель трилогии, свободные люди, взялись в «кровавой трясине монгольского рабства», метаморфозой которой была, согласно Марксу и его единомышленникам, Россия?