Знание-сила, 2009 № 08 (986)

Это, конечно, представляет собой серьезную проблему в человеческом плане. Реальность такова, что физик-экспериментатор за всю свою жизнь успевает принять участие лишь в небольшом числе экспериментов, а иногда и вообще всего в одном. Последствия для профессионального и карьерного роста, привлекательности для молодежи и т. д. очевидны.

С замедлением темпов получения новых экспериментальных результатов, по крайней мере отчасти, связано и то, что «у гениев нашей эры — куда меньше возможностей для открытий, чем это было у Эйнштейна и Бора». Целый ряд блестящих гипотез до сих пор не нашли своего экспериментального подтверждения. Пример — гипотеза о Большом объединении сильных, слабых и электромагнитных взаимодействий, из которой следует предсказание нестабильности протона (при формулировке и развитии этой гипотезы одной из ключевых фигур был, кстати, Ховард Джорджи).

Высказанная и обоснованная в середине 70-х годов, она до сих пор не доказана, несмотря на все усилия физиков-экспериментаторов. Вместо этого выяснилось, что время жизни протона превышает гигантскую величину в 10³³ лет. Вполне возможно, что распад протона будет все же обнаружен, однако для этого необходимо создание подземного детектора с массой не менее 1 миллиона тонн. Задумаешься тут о конце науки!

Космический телескоп нового поколения Джеймса Вебба

Напрашивается следующий вывод. Дело не в том, что «все самое интересное и значимое — не будущее науки, а ее славное прошлое». Фундаментальная наука как таковая имеет прекрасные перспективы с точки зрения открытий самого высокого ранга. Проблема в том, что временной масштаб, необходимый для того, чтобы эти открытия были сделаны, становится все более и более протяженным. Экстраполируя, можно предположить, что со временем он растянется на несколько поколений, а потом и еще больше. Выдвигать первоначальные гипотезы и проектировать эксперимент будут ученые одного поколения, развивать теорию и создавать установку — другого, получать результаты — третьего. Как в описаниях писателями-фантастами полетов к далеким звездам: улетают с Земли одни люди, а прилетают назад их далекие потомки.

Здесь-то и возникают главные вопросы. Сможет ли научное сообщество приспособиться к работе в таком режиме? Сумеет ли оно воспроизводить себя? Будет ли согласно все общество поддерживать фундаментальную науку, достаточной ли для этого окажется у него тяга к познанию мира?

Мне думается, что человек настолько любопытен, что даже такого рода трудности его не остановят, и ответы на перечисленные вопросы окажутся в конце концов положительными. Подтверждение этому я вижу в том опыте, который уже накопился в физике элементарных частиц и близких к ней областях. От идеи эксперимента до его реализации и получения научных результатов уже сейчас проходит, как правило, двузначное количество лет. За это время состав команды экспериментаторов успевает заметно обновиться, а теоретики существенно уточняют, а иногда и вовсе меняют свои представления об ожидаемых результатах. Тем не менее это не стало непреодолимым препятствием для развития.

До сих пор «подстраивание» научного сообщества к новой реальности происходило в значительной степени стихийно. Книга Джона Хоргана подталкивает к осознанию возникающей в науке новой ситуации, ее обсуждению и в конечном итоге к выработке адекватного представления о том, что такое прогресс фундаментальной науки, и о том, что нужно делать, чтобы этот прогресс не останавливался.

По поводу конца науки

Эрик Галимов

_{Э.М. Галимов — академик, директор Института геохимии и аналитической химии им. В.И. Вернадского РАН.}

Эпатажное произведение Джона Хоргана — литературного критика и журналиста — вызвало общественный резонанс по двум причинам. Во-первых, всегда привлекателен вызов чему-то общепризнанному. Усомниться в перспективах науки — это круто. Во-вторых, прием, который использует Хорган, ссылаясь на знакомство и интервью с крупнейшими современными учеными, такими, как Л. Полинг, Ф. Крик, Р. Фейнман, М. Гелл-Манн, К. Шеннон и другими, придает значительность суждениям Хоргана, так, как если бы они исходили от этих авторитетных ученых.

Конец науки, по Хоргану, состоит в том, что «она не может превзойти ту истину, которая у нас уже есть». От нее уже нельзя ждать «сюрпризов, которые заставляют ученых существенно пересмотреть базовое описание реальности».