Знать правду не страшно

— Дашенька, это не может получиться, — мягко заметила она. — Попасть в прошлое невозможно. И будущее предсказать невозможно, все предсказатели на поверку оказываются просто шарлатанами. Нострадамуса можно толковать как угодно, вот люди этим и пользуются. Понимаешь? Это просто шарлатанство.

— Ты не веришь, — с грустью вздохнула Даша.

— Конечно, не верю.

Даша покивала головой и показала Ладе не стул.

— Сядь. Сядь на минутку. Пожалуйста.

Лада, тяжко вздохнув, подвинула стул и села напротив Даши.

— Положи руки вот так.

Лада раскрыла перед собой ладони.

— Слушай свое дыхание. Просто слушай.

— Слушаю, — отчиталась Лада.

— А теперь почувствуй, как во время вдоха через ладони поступает прохладный воздух. Чувствуешь?

— Чувствую, — с сомнением подтвердила Лада.

Кажется, она действительно чувствовала холодок в ладонях.

— Ну вот! Ты уже научилась ощущать внешний мир. А потом научишься…

— Даш, пойдем отсюда! — перебила Лада.

Внезапно опять стало не то чтобы страшно, но неприятно, тревожно.

— Извини, я не хочу этому учиться.

Девушка послушно поднялась, подождала, когда Лада запрет дверь.

— Похороны во вторник, — спохватилась Лада. — Ты придешь?

— Постараюсь. — Даша погрустнела и о чем-то сосредоточенно думала.

— Хочешь, я тебя отвезу?

— Нет, спасибо.

Лада не стала настаивать. Захотелось быстрее попасть домой, в безопасную тишину своей квартиры.

На улице было душно, как перед грозой. Небо затянуло облаками, но гроза так и не началась.

* * *

— Поднимайся, дверь открыта, — приказал из динамика домофона женский голос.

Катя робко вошла в подъезд, поднялась на второй этаж. Помедлила и толкнула дверь квартиры.

— Проходи.

Елена Викторовна сидела в кресле, накрытом пушистым пледом. В руках у нее был планшет.

Никина свекровь наклонилась, положила планшет на стоящий рядом с креслом журнальный столик.

Мебель в квартире была старая. Когда-то похожий столик был у Катиных родителей, но они давно его выбросили.

— Возьми стул и сядь.

Катя послушно подошла к стоящему в углу комнаты круглому столу, выдвинула из-под него один из стульев и села, повернувшись к хозяйке.

— Мой сын с тобой спал?

— Что? — опешила Катя.

Старуха молча и пристально на нее смотрела.

Молчание затягивалось. Катя, сжав губы, уставилась в стену. Равномерно тикали висящие на стене часы.

— Да, — все-таки Катя не выдержала, ответила.

Надо было соврать.

А еще лучше молча встать и уйти.

Она больше не работает у Вадима и ничем не обязана его матери.

— Ты его убила?

— Что?!

На этот раз Катя помолчала недолго, пару секунд.

— Я его не убивала.

— Она?

Она — это про Нику. Можно было уточнить, но Катя не стала.

— Она тоже не убивала. У нас обеих алиби.

— Какое алиби?

Надо было обговорить все с Никой заранее. Надо было не обижаться на Нику, а подумать, что и как говорить, запоздало раскаялась Катя. Сейчас не время для обид.

— Я все время была с детьми.

— А она?

Врать было опасно. Старуха, в отличие от ментов, может многое знать.

— Вадим встретил меня около дома и велел ехать с детьми на дачу, — решилась Катя. — Он сказал, что сейчас отправит Нику к родителям. Навсегда отправит. А потом приедет на дачу.

Под окном послышался детский плач, женский голос. Плач стих.

— Я поехала не на дачу, а к себе домой. — Катя не стала уточнять, что отвезла детей к своим родителям. Это не имело значения. — Через несколько часов позвонила Ника. Вадим отнял у нее телефон, и она смогла купить новый только на первой остановке. Она вернулась в Москву, и мы уехали ко мне на дачу.

Часы на стене тихо отбивали секунды. Звук раздражал.

— Все! На следующий день Нике позвонили из полиции.

— Она могла?..

— Не могла! — перебила Катя и поднялась. Допрос был унизительный, а унижений ей хватало в прошлой жизни. Довольно! — Ника купила билет на ближайший поезд и вернулась. У нее не было времени доехать до дачи.

— Сядь!

Катя продолжала стоять, глядя мимо старухи.

— Сядь, пожалуйста.

Катя, вздохнув, села.

— Ника тоже хочет знать, кто убил Вадима. Мы с ней даже на дачу ездили, разговаривали со сторожем. Вроде бы соседи видели какую-то женщину. Но с соседями нам поговорить не удалось.

— Женщину? — Елена Викторовна покивала.

У нее была красивая неровная стрижка. Была, потому что сейчас волосы свисали на щеки блеклыми жалкими прядями.

Еще у нее были правильные черты лица, глубокие морщины и полные тоски глаза.

— Выбирая между моим сыном и его женой, ты выбрала ее, я правильно поняла?

— Неправильно. Отнимать детей у матери — преступление. Я не хотела в этом участвовать.

— Обычно мой сын в людях не ошибался, — хозяйка еле заметно усмехнулась. — Его редко кому удавалось обмануть.

На ней были черные брюки и темная шелковая блузка. Внезапно Кате показалось, что со вчерашнего дня Елена Викторовна заметно похудела. Блузка была ей явно велика.

— Ты его любила?

— Я его ненавидела.

— Тебя никто не заставлял его терпеть.

— Не заставлял, — кивнула Катя.

Она не ушла после того, первого, раза, когда измученная Ника спала в соседней комнате, а рядом тяжело дышал Петя.

Она тогда очень жалела Нику. Даже больше, чем себя.

Еще она тогда перестала Нике завидовать.