Знатный род Рамирес

— Да, в России этих приключений хватает. В «Эпохе» пишут, секут там у них нещадно. Только, сеньор доктор, и у нас приключения имеются. Помню, ваш батюшка, царствие небесное, вон там, у ворот, поругался с доктором Авелино из Риозы и — хвать его хлыстом! А тот ему руку поранил.

Глядясь в зеркало, фидалго натягивал кожаные перчатки.

— Бедный папа, ему тоже не везло. Кстати о хлыстах. Дай-ка мне плеть, эту, из бегемота, которую ты давеча чистил. Кажется, неплохое оружие…

* * *

Выехав за калитку, фидалго медленно пустил кобылу по привычной Бравайской дороге. Но, минуя Новый хутор, он увидел двух детей, играющих в мяч, и решил отправиться к виконту де Рио Мансо. Несомненно, для нервов полезно общение с таким благородным, благожелательным человеком. Если же тот пригласит его к завтраку, он совсем рассеется, посмотрит прославленную «Варандинью» и поухаживает за «бутоном».

Гонсало смутно помнил, что сад «Варандинья» выходит на обсаженную тополями дорогу, где-то между Сердой и домиками Канта-Педры, и направился по старой тропе, которая, начавшись у Нового хутора, минует холм Авелан, развалины монастыря Рибадаэнс и выходит к тому самому месту, где Лопо де Байон разбил отряд Лоуренсо…

Дорога шла мимо канав или грубых каменных стен и могла бы показаться невзрачной и монотонной, но жимолость свисала с оград, благоухали спелые ягоды шелковицы, в прохладном тихом воздухе легко шелестели крылья, и так спокойно сияло синее небо, что сияние и покой просачивались в душу. Умиротворенный Гонсало ехал не торопясь; еще у Нового хутора он слышал, как церковные куранты пробили девять. Обогнув низину, поросшую чахлой травой, он остановился закурить сигару у старого каменного моста через речку Дас-Донас. Речушка почти пересохла, темная вода слабо струилась под крупными листьями кувшинок среди густых камышей. Чуть дальше, на краю полянки, под сенью тополей, поблескивали мостки для стирки. На другом берегу, в старой, сидящей на мели лодке, беседовали парень и девушка, держа на коленях целые снопы лаванды. Гонсало улыбнулся идиллии и тут же удивился, заметив на углу моста свой собственный герб — большое, грубое изображение ястреба, хищно растопырившего когти. Вероятно, эти земли принадлежали некогда его дому, и один из его рачительных предков проложил через поток, бурный в те времена, мост для скота и для людей. Может быть, сам Труктезиндо в память о сыне, плененном на этом берегу?

За мостом дорога бежала среди сжатых полей. Год был урожайный, и тяжелые, тучные стога желтели по обеим сторонам. Вдалеке над низкими крышами селенья вился дымок и медленно растворялся в небесной синеве; и так же медленно, как этот дым, улетучивались в небо все горести из души Гонсало… Вот стайка куропаток вспорхнула со жнивья. Фидалго поскакал за ними, громко крича, а хлыст его, как добрый клинок, со свистом рассекал воздух.

Дорога вильнула вбок, огибая дубовую рощу, потом углубилась в кустарники, а в пыли под копытами стали попадаться камни. Невдалеке сверкнула беленая стена какого-то дома. Домик был одноэтажный; низенькая дверь темнела между двумя застекленными окнами, на крыше алела новая черепица, в маленьком дворике раскинулась тенистая смоковница. Сложенная из камней ограда сменялась плетнем, ветхая калитка была открыта, и за ней зеленели кусты. Перед домом, на широком подворье, лежали дрова, сушились кувшины. Здесь начиналась хорошая, широкая дорога, и Гонсало показалось, что это и есть дорога на Рамилде. Вдалеке чернел сосновый бор, к нему подступали луга и низины.

На скамейке у дверей сидел парень в зеленом берете, задумчиво поглаживая морду гончей. У стены стояло ружье. Гонсало остановился.

— Простите… Не знаете ли вы, как проехать в усадьбу сеньора виконта де Рио Мансо?

Парень поднял смуглое лицо, чуть опушенное первой бородкой, и не спеша поскреб в затылке.

— В усадьбу Рио Мансо… езжайте прямо до каменоломни, потом сверните налево и все прямо, лугом…

Тут в дверях показался детина с белокурыми бакенбардами, в одной рубахе, подпоясанной шелковым поясом. Гонсало вздрогнул — он узнал охотника, оскорбившего его на дороге в Нарсежас и освиставшего у таверны Петушка. Детина заносчиво оглядел фидалго и, приставив руку козырьком ко лбу, глумливо крикнул парню:

— Эй, Мануэл, чего разговорился? Эта дорога не для ослов!

Гонсало почувствовал, что вся кровь отхлынула от лица к сердцу. Страх и гнев охватили его. Новое оскорбление без всякого повода, и обидчик все тот же! Он стиснул коленями седло, готовый ринуться прочь, и, трясясь от негодования, выговорил с усилием:

— Вы забываетесь! И в третий раз! Я не из тех, что дерутся на дороге. Но помните, я вас знаю и сумею проучить.

Парень схватил короткую дубину, прыгнул на дорогу, стал прямо перед кобылой и, распушив бакенбарды, крикнул с вызывающим смехом:

— Ну, вот я! Валяй, учи! А проехать не дам. Так и знай, дерьмовый ты Рамирес!