Знатный род Рамирес

Обязанность и право современников — отнестись критически к сомнительной идиллии, ожидающей Гонсало и Розинью в древней башне Рамиресов; к семейно-патриархальному согласию, будто бы установившемуся отныне между владельцами Санта-Иренеи и теми, кто из поколения в поколение гнул на них спину. У нас есть своя историческая высота, с которой виднее плоды деятельности Рамиресов, как в Португалии, так и в Африке…

Но, видя эти плоды и зная их вкус, было бы непростительной ошибкой умалять достоинства романа и редкий по силе, культуре, знаниям талант его автора, сочетающий в себе зоркость и доброту.

Наше столетие дало немало проницательных умов, отталкивающих холодной злостью. И нет-нет, а встречается тепленькая, но удручающая своей тупостью сентиментальность. Тем драгоценнее ирония и мудрая сердечность Эсы, друга и союзника всех, кто желает мира для людей, и полей, и для прекрасной земли португальской, русской, африканской… да будет она благословенна во веки веков!

М.Кораллов

I

Весь воскресный июньский вечер, знойный и тихий, Фидалго из Башни*, в шлепанцах на босу ногу и парусиновой куртке поверх розовой ситцевой рубашки, сидел за письменным столом и работал.

Под именем «Фидалго из Башни» был известен Гонсало Мендес Рамирес: так называли его не только в Санта-Иренее, родовом поместье Рамиресов, но и в соседнем городишке — чистенькой, нарядной Вилла-Кларе, — и даже в главном городе округа, Оливейре*. Трудился он над исторической повестью под названием «Башня дона Рамиреса», которую предназначал для первого номера «Анналов истории и литературы»; это был новый журнал, только что основанный Жозе Лусио Кастаньейро, бывшим университетским товарищем фидалго и его однокашником по пансиону Северины, где во время оно бушевал студенческий «Патриотический сенакль» *.

Библиотека помещалась в светлом, просторном зале, выложенном голубыми изразцами; вдоль стен тянулись массивные полки черного дерева, на которых дремали под слоем пыли одетые в кожу тома монастырских уставов и судебных уложений. Оба окна выходили в плодовый сад: одно было с подоконником и каменной приступкой, на которой лежала бархатная подушка; другое, застекленное до самого пола, открывалось на обширную веранду; железные перила ее сплошь заросли ползучей жимолостью, наполнявшей ароматом всю библиотеку. Перед этой балконной дверью в ярком потоке света стоял монументальный письменный стол на точеных ножках, покрытый выцветшим красным дамаскином. В описываемый вечер он был завален тяжелыми томами «Исторической генеалогии», полным словарем Блюто, выпусками «Панорамы», а на самом его краю громоздились в виде колонны романы Вальтера Скотта, служившие подножием бокалу с желтой гвоздикой.

Фидалго из Башни сидел в кожаном рабочем кресле, задумчиво глядя на лист бумаги и почесывая в затылке кончиком гусиного пера; отсюда он видел предмет своего вдохновения — древнюю башню Рамиресов. Прямоугольная и черная, она стояла в саду, среди лимонных деревьев. По выщербленным стенам кое-где лепился плющ, в глубоких амбразурах чернели железные решетки; зубцы и дозорная вышка четко вырисовывались на синем июньском небе. Внушительное сооружение! Единственное, что осталось от неприступного замка, некогда знаменитой крепости Санта-Иренеи, родового гнезда Рамиресов с середины X века…

Гонсало Мендес Рамирес (как свидетельствовал сеньор Сидаделье — лучший знаток португальской геральдики) был самым коренным, самым исконным дворянином Португалии. Мало осталось знатных родов, даже из числа древнейших, которые могли бы поименовать всех своих предков по прямой мужской линии вплоть до тех полузабытых сеньоров, что владели крепостями между Доуро и Миньо * задолго до того, как туда явились французские бароны, со стягом и котлом, в войске славного бургундца *.

А род Рамиресов восходил по прямой мужской линии к сыну графа Нуно Мендеса, древнему исполину Ордоньо Мендесу, владетелю Трейшедо и Санта-Иренеи, сочетавшемуся браком в 967 году с доной Элдуарой, графиней Карриона, дочерью Леонского короля Бермудо — «Подагрика» *.

Сеньория Рамиресов * возникла в пределах Испании раньше, чем само графство Португальское, а потом, в союзе с новой короной, упорно крепла и умножала свою славу, стойко вынося превратности судеб и времен. И позже, при каждом решающем повороте португальской истории, на арене ее неизменно выступал какой-нибудь Мендес Рамирес и затмевал всех отвагой, верностью и благородством духа. Один из славнейших мужей в этом роду — Лоуренсо, по прозвищу «Тесак», был молочным братом Афонсо Энрикеса*, коротал с ним часы ночного бдения в соборе Саморы, готовясь к посвящению в рыцари, а позднее отличился в битве под Оурике * и вместе с будущим монархом был удостоен небесного видения: именно при нем графу Афонсо явился Иисус Христос на десятиаршинном кресте, плывшем в легких золотых облаках.