Знатный род Рамирес

— А я всегда думал, что вы с Кавалейро друзья! Если не ошибаюсь, ты даже жил у него на улице Сан-Жоан, когда приехал в Коимбру на подготовительный курс… Ведь семьи Кавалейро и Рамиресов связаны, можно сказать, исторической дружбой… Я в Оливейре не бывал, мало что знаю о ваших краях, но, помнится, слышал, будто имение Кавалейро, Коринда, примыкает вплотную к Санта-Иренее?

Гонсало нахмурил свой гладкий безмятежный лоб и холодно опроверг коллегу: Коринда вовсе не примыкает К Санта-Иринее; между этими двумя усадьбами протекает, и весьма кстати, речка Койсе; а сеньор Андре Кавалейро, по ошибке попавший из ослов в губернаторы, пасется на другом берегу.

Племянник епископа развел руками и фыркнул:

— Ну, сострил!

Через год после выхода из университета, Гонсало отправился в Лиссабон, по делу о заложенном имении Прага, близ Ламего: вопрос о выплате аббату Праги ежегодной ренты в размере десяти рейсов и полкурицы чрезвычайно затруднял распорядителей ипотечного банка. Хотелось ему также короче познакомиться с главой возрожденцев, Бразом Викторино, засвидетельствовать ему свою приверженность и готовность сотрудничать, а также услышать какой-нибудь тонкий политический совет. И вот однажды вечером, возвращаясь домой после ужина у престарелой маркизы Лоуредо, «тетки Лоуредо», жившей на улице Святой Клары, он повстречался с Жозе Лусио Кастаньейро; к тому времени патриот перебрался в столицу и теперь служил в министерстве финансов, в отделе распределения бюджетных средств. Он стал еще костлявей и худее, носил еще более темные очки и еще пламенней, чем в Коимбре, горел идеей возродить среди португальцев национальное самосознание. С переездом в Лиссабон планы «Родины» разрослись: теперь Кастаньейро самозабвенно хлопотал над созданием толстого двухнедельника, на семидесяти страницах, в синем переплете, под названием «Анналы истории и литературы».

Стояла теплая майская ночь. Кастаньейро, сжимая под мышкой свернутую в трубку рукопись и толстую книгу в переплете телячьей кожи, водил друга по площади Россио вокруг высохших бассейнов и вспоминал вдохновенные вечера на улице Милосердия; он ругал Вилла-Реал-де-Санто-Антонио за скудость умственной жизни, потом снова вернулся к своей идее и обратился к Гонсало с покорнейшей просьбой отдать в «Анналы» рукопись, о которой тот говорил в Коимбре, — роман о пращуре Мендес Рамиресов, Труктезиндо Рамиресе, военачальнике короля Саншо I.

Гонсало с улыбкой признался, что еще и не приступал к этому большому труду.

— А-а… — пробормотал Кастаньейро, на мгновение опешив. Его темные очки строго и разочарованно глядели в лицо приятеля. — Так ты отступился?.. Ты изменил идее?

Он устало повел плечами. За годы служения своей миссии Кастаньейро уже привык к внезапным спадам патриотизма. Он даже не дал Гонсало, оробевшему перед лицом этой стойкой и неугасимой веры, сослаться в свое оправдание на денежные хлопоты после смерти отца.

— Ладно, ладно. Чего там! Procrastinare lusitanum est*. Поработай-ка летом. Для португальцев, душа моя, лето — сезон удач и свершений. Летом в Бомжардине родился Нун Алварес! *. Летом мы победили под Алжубарротой! Летом Гама приплыл в Индию!.. И летом наш Гонсало напишет отличную повестушку! К тому же первый номер «Анналов» все равно выйдет не раньше декабря. Скажем так: первого декабря. За три месяца можно сотворить целый мир! Серьезно, Гонсало Мендес! Это твой долг, священный долг! Молодые силы обязаны сотрудничать в «Анналах». Португалия, душа моя, гибнет из-за упадка национального самосознания. Мы околеваем от постыдной болезни: португальцы перестали быть португальцами!

Он умолк и махнул тощей рукой, словно стегнул плетью Россио, город, всю страну. А знает ли милейший Гонсалиньо причину этой зазорной хвори? Вот она: худшие люди Португалии презирают свою родину, а лучшие — попросту не знают ее. Чем тут помочь? Очень просто: открыть Португалию, обнародовать Португалию! Да, душа моя! Надо создать шумную рекламу Португалии, чтобы все о ней узнали, — ведь знают же, Джеймсову микстуру от кашля, ха-ха?! И чтобы все ее признали — ведь признали же мыло «Конго», ха-ха?! А узнав и признав свою родину, люди ее полюбят — в ее героях, в ее славе, в ее бесславии, полюбят родину во всем, вплоть до щебенки на ее мостовых! Именно для этой цели, самой важной в наш пошлый век, он, Кастаньейро, и будет выпускать «Анналы». Надо шуметь! Надо бить в набат! Надо оглушить Португалию вестью о ее величии! А потомки героев, некогда создавших страну, обязаны быть первыми среди тех, кто благоговейно ее воссоздает… Как? Воскрешая, черт подери, забытые традиции!