Знаток тюрьмы

Удовлетворенный моим прославлением их мифов, Совет предложил мне украсить другое помещение, и там я намерен прославить Бьянку. Я уже сделал наброски плана. Она будет единственной фигурой, но станет в миниатюре повторяться снова и снова, появляясь из цветов, плывя вверху на плавучих островах, кутаясь в тени, одетая в тысячи обличий и форм, история цвета и линии, плывущей в ее сторону вдвое большего натурального размера, парящая, как индусская богиня, в экзотическом небе, населенным ее многочисленными инкарнациями. Тем самым я низведу ее к теме живописи, какой бы созерцательной ни была ее природа, намекая, что я отказался от этих отношений, переключая свою одержимость с личности на память о личности. Это мучит меня, но я не могу изменить то, что есть. Мои цепи еще сковывают меня, ограничивают мой выбор, и не дают воле измениться. В последние месяцы я начал представлять будущее, в котором я - древний седой паук, скрипящий по паутине лесов и подмосток, что простираются на сотню комнат, капая похожую на краску кровь по мере своего болезненного, одинокого продвижения, создавая из своей жизни освещенную гробницу, посвященную глупости, смертельной путаницы и потерянной любви. Наверное, не такая уж страшная судьба. Умирание, любовь и мечта в совершенном цвете, совершенных формах. Но как и все, кто борется, сомневается и ищет веру, я быстро перемещаюсь в направлении чего, что я боюсь, чьим утешениям я не доверяю, и я склонен смотреть мимо этой неизбежности, чтобы найти точку, в сторону которой плыть. Мой сын, которого Бьянка назвала Максом в честь - как она говорит - ее любимого художника Макса Эрнста, это явное оскорбление, дальнейшее отклонение от ее жизни... Иногда я думаю, что мой сын может служить такой точкой. Мое воображение очаровано потенциалами человека, столь странно рожденного, и я часто позволяю себе верить, что он станет крыльями нашей свободы, тем самым, в ком гений нашего дома найдет свое полное выражение. Но так как он держится вдали от меня, эти мысли обладают невесомостью фантазий, и я возвращаюсь назад на несущественную почву собственной жизни, в серую тишину, в которой я редко нахожу проблеск обещания. Слезы льются легко. Сожаления, как ястребы, пикируют вниз, чтобы прямо в воздухе схватить мои оптимистические мысли. И все же, хотя я и боюсь этого, как самых обещающих надежд, которые всегда останутся вне нашей досягаемости, фантомами, иллюзией совершенства, недавно я начал предчувствовать завершение нового крыла.

Конец