Зодчие

Грозный ничего не забывал и ничего не прощал: много лет спустя в переписке с Курбским он гневно упрекал князя Андрея за малодушие, проявленное им при осаде Казани, за то, что тот советовал обратиться вспять после трех дней осады, когда буря истребила запасы русского воинства, за то, что Курбский толкал его на битву при неблагоприятных обстоятельствах.

Воротынский привез полкам царский приказ прекратить битву. Разгоряченные боем стрельцы и казаки отошли неохотно.

В руках русских осталась Арская башня и прилегающая к ней часть стены. Татары сами жгли окружающие укрепления, постройки, мосты, чтобы отделиться от нападающих. Целую ночь они строили завалы, возводили новые деревянные стены, засыпая их землей.

* * *

1 октября обе стороны деятельно готовились к последней, решительной битве.

Татары возводили новые стены. Согнанные со всего города рабы, подростки, женщины таскали камни, кирпичи и бревна из разрушенных домов. Стены вырастали быстро, так как над ними старались тысячи людей, подгоняемые бичами надсмотрщиков.

Вот когда пригодился бы татарам секрет несокрушимого замеса, известный Никите Булату!

Но русские втащили на Арскую башню пушки и громили стены ядрами. Строители укреплений падали - на их место становились другие. Камни, вырываемые снарядами, катились по земле, их подхватывали чуть не на лету и снова укладывали на место...

Перед решающим приступом Иван Васильевич сделал последнюю попытку сберечь русскую и татарскую кровь. По его приказу в город отправился Камай-мурза с предложением сдаться, обещая жизнь и свободу осажденным.

Камая привели в тронный зал, где собрались царь Едигер, имам Музафар, князья Ислам и Кебяк, беки, уланы, мурзы.

Камай, бледный от волнения, повторил предложение царя Ивана.

"Мне не дожить до поры, когда волосы мои побелеют, - думал он. - Молю об одном: пусть моя смерть будет скорой и легкой".

Слова Камая-мурзы были выслушаны в гробовом молчании. Потом гневно заговорил первосвященник Музафар:

- Изменник! Предатель! Ты заслуживаешь казни! Но голова посланника священна для нас.

Камай-мурза вздохнул облегченно.

Сеид продолжал:

- Послание царя мы обсудили всем курултаем. Поди и скажи царю Ивану: не бьем ему челом! На стенах стоит Русь, на башне - Русь. Ничего! Мы другую, третью стену поставим. Либо отсидимся, либо все помрем.

Едигер и советники согласно кивнули головой.

Камая вывели из города и отпустили.

Ночь прошла в мрачной, настороженной тишине. Для многих и многих тысяч бойцов эта ночь была последней в жизни.

Глава XVII

РЕШИТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ

Настало воскресенье, 2 октября 1552 года.

У последних двух подкопов шли окончательные приготовления. Бочки с порохом закатили вглубь накануне, свечи были воткнуты в рассыпанный порох. Царь приказал произвести взрывы на рассвете и, когда будут взорваны стены, начинать приступ.

Между Арскими и Кайбацкими воротами, у гуляй-городины, стоял коренастый и тучный Иван Выродков, несмотря на туман и холод отирающий пот с лица, и взволнованный Андрей Голован. Аким Груздь стоял тут же с топором за поясом. Филимон, поблескивая черными разбойничьими глазами, опирался на бердыш с длинной рукояткой: на осадной башне нечего было делать, и Филимон хотел сражаться в городе.

Тысячи воинов Большого полка ждали в боевой готовности.

Князь Михаила Воротынский рвался в битву: он хотел доказать гордецу Курбскому, что только теперь увенчается битва победой и в этой победе немалая доля будет принадлежать ему, Воротынскому, умному и дальновидному полководцу, старшему воеводе в войске.

Ударил страшный взрыв у Булака-реки: русские розмыслы подорвали подкоп между Аталыковыми и Тюменскими воротами. Еще не умолк грохот, как оттуда донесся гул множества голосов: полк Левой Руки ринулся в бой.

Михаила Воротынский подскакал на храпящем коне:

- Скоро ли у вас?

- Свеча зажжена давно, - ответил Выродков. - По моему расчету, вот-вот должен быть взрыв.

Услышав слова розмысла, люди поспешно отступили подальше: ожидали взрыва страшной силы; пятьдесят полномерных бочек зелья могли взорваться с минуты на минуту.

Люди прислушивались с остановившимся дыханием.

Но мгновения текли, невозвратимые мгновения, а земля молчала.

Там шел бой. Татары, без сомнения, бросили туда большие силы, они могут смять рать Плещеева и Серебряного. А здесь полки стоят недвижно, не в силах подать помощь гибнущим братьям...

- Ты что же, безумный! - налетел на Выродкова белый от гнева Воротынский. - Со смертью играть вздумал?..

Смущенный розмысл отстранился от напирающего коня.

- Рассчитывал хорошо, а может, ошибся. На ветру свеча быстрей горит, а в затишке медленней...

Воротынский схватился за голову.

- Братцы! Воины! - тоскливо вскричал он. - Гибнет наше дело!..

Он не договорил, как Голован с зажженным факелом бросился к устью подкопа. Но его догнал Аким Груздь и вырвал из его руки факел:

- Не забывай меня! - И Груздь, освещенный пылающим факелом, вскочил в темный прямоугольник входа.

- На погибель кинулся!.. - пронесся смутный вздох в потрясенной толпе, а у Голована покатились слезы.