Зодчий

— Ах вы плут, — расхохоталась Бадия. — Известный плут Нишапури! Если вы пожелаете жениться, неужто отец будет ставить вам препятствия? Но ведь вы и сами до сих пор не проявляли ни малейшей охоты обзавестись семьей. Так что я впервые слышу стон вашей души. _

— Не проявлял охоты! Охота у меня есть. Но что поделаешь? Сколько лет я страдал, вздыхал, а вы так и не вышли за меня замуж! Хоть вроде я не хуже других…

— Эй, Нишапури, не лукавьте со мной!

— Да я и не лукавлю, я говорю то, что есть. Я ведь обделен судьбой. Как же, выйдете вы замуж за одноглазого! Никому я не нужен, кроме своего учителя, И как собака подохну вот на этом пороге.

— Господи, да разве дело в красоте?

— Господь как раз и обделил меня тем, что нравится девушкам, — красотой, отнял у меня счастье. И удел мой — страдания. Ну кто за меня пойдет? А эта ташкентская хоть и черная изюминка, а очень бы подошла мне…

— Вовсе она не черная изюминка, а черная жемчужинка, — возразила Бадия. — Во всей Бухаре нет девушки лучше. А уж как умна, какая озорница, — уже серьезно проговорила Бадия. — В общем, условимся так, Я поговорю с мамой, пусть отец просит ее за вас, Попытаем удачи!

Бадия степенно вышла со двора, а Заврак глядел и глядел ей вслед, словно все его надежды, вся его жизнь зависела теперь от нее одной.

Глава XLI Тревожные дни

В тот год в Бухаре выпало мало дождей, да и осень выдалась сухая. А уже в середине месяца акраб[49] ударил лютый мороз. Мелкий снег, выпавший в ночь, на пятницу, к утру покрыл колючими снежинками все крыши, серебристым покровом устлал обочины дорог. Резкий пронизывающий ветер без помех разгуливал по узким извилистым улочкам. Кое-как одетые, бесприютные бедняки укрывались под крышами базарных рядов и под сводами. Старики, обычно греющиеся на солнышке у калиток, дети, играющие на улицах, сидели сейчас у сандалов в домах. Базары обезлюдели, без необходимости никто не решался выходить из дома. Мороз загнал под крыши и учащихся медресе, и странников, заполняющих караван-сараи. Многие в Бухаре не пережили этот холодный месяц. Еле теплящаяся жизнь стариков отлетала, словно осенние листья с ветвей. То там, то здесь на узеньких улочках можно было видеть стоящих у калиток, подпоясанных платками людей, встречающих, по обычаю, тех, кто пришел проститься или помянуть усопшего. В народе говорили, что этот год — год змеи и поэтому умирает столько людей. Об этом же пели и странствующие дервиши — каландары в своих псалмах-песнопениях о дне Страшного суда. И в суфийских радениях также упоминалось о годе змеи — страшном, черном годе. Один лишь Минораи Калан — память о могуществе караханидов — непоколебимо вздымал в небеса свои купола в самом сердце Бухары. Ему не страшен был ни змеиный год, ни злые морозы. Горделиво и величаво возвышался он над городом, словно призывая бухарцев следовать его примеру и не сдаваться.

В один из таких холодных дней зодчий, вместе с двумя своими учениками, измерял площадь у Индийского дворца, где были вбиты колышки для строительства. По совету мастеров и господина Исфагани для нового медресе выбрали место неподалеку от махалли Деть рон, и строители, страстно любившие свой город, высказывали желание, чтобы новое медресе гармонировало с цитаделью, Минораи Калан и Джаме-мечетью. После долгих совещаний и споров наконец решено было расположить новое здание так, чтобы фасад его был обращен к солнцу, и тогда ветер с западной стороны будет его продувать. Уже в который раз зодчий измерял и прикидывал расположение здания, взбирался на соседние крыши домов, зорко всматривался в порталы и ворота Минораи Калан и цитадели. Тут же на крыше находились его измерительные приборы и линейки с нанесенными цифрами. Зодчий тщательно выверял все свои расчеты. А сойдя вниз, осматривал каменные глыбы, которые вот уже целую неделю возили с Карнабских гор на арбах, и строго приказывал Завраку и Зульфикару, чтобы глыбы эти не складывали в кучу, а выстраивали в ряд — неподалеку от будущего фундамента.

Хотя он был тепло одет, его била дрожь. Он не замечал, что у учеников посинели уши и носы. А уж напоминания Заврака о теплом сандале и вовсе пропускал мимо ушей.

Была пятница. Люди, как и положено, отдыхали от трудов праведных, навещали больных и родственников, только одни упрямый старик все гонял своих учеников по площади в махалле Деггарон и сам всюду поспевал за ними, не замечая мороза. Не замечал он и недоуменных взглядов прохожих, не видел, как Заврак и Зульфикар пританцовывают от холода на месте. Все его мысли были заняты сейчас только фундаментом здания, который должны были начать закладывать не сегодня-завтра.

— Интересно бы узнать, сколько раз вы намерены жить на этом свете? — ворчала утрами Масума-бека, видя, как зодчий, торопливо одевшись и вооружившись своими инструментами, направляется к калитке, — Сегодня же пятница, старики молятся, сидят дома да поминают бога!

— Ах ты господи, — отвечал зодчий, — ну почему у тебя вечно язык чешется?