Зодчий

Улугбек-мирза был готов к жестокой схватке с Амираком Ахмадом, сыном своего родного дяди Умаршейха. Лишить жизни Амирака Ахмада, не желавшего покориться Герату и проводившего независимую политику, посадить на его место одного из своих сыновей, подчинить ферганские земли — таков был замысел Шахруха, боровшегося за престиж; государства. Вот почему молодой царевич — правитель Самарканда, под чьим командованием находились мощные военные силы, возглавил этот поход. Улугбек знал, что незадолго до этого Амирака Ахмада, под предлогом участия в Совете, пытались заманить в Герат и уничтожить.

Надеясь оградить неопытного молодого царевича от необходимости самому решать вопросы, которые неожиданно могли возникнуть в ходе военных действий, отец приставил к нему верного человека, Шаха Малика, носящего главный титул «тархан».

Ни один указ, имеющий отношение к делам государства, не издавался без участия Шаха Малика. Не имел он касательства лишь к сугубо личным делам государя.

Итак, два тимурида — два двоюродных брата готовились к схватке не на живот, а на смерть. И с той и с другой стороны стояли наготове вооруженные до зубов многие тысячи воинов. Сердца самаркандских сарбазов пылали желанием разграбить Фергану, захватить побольше добычи и, с победой вернувшись в Самарканд, удостоиться даров и милостей правителя, государева сына — получить земли, поместья за верную свою службу. И снова Катванская степь станет свидетелем ужасной, невиданной еще битвы, — такое бывает, пожалуй, лишь в судный день, — бешеная скачка, громкое ржание коней, отсеченные головы, стоны раненых, распростертых на голой земле, выжженной солнцем.

В походе Улугбека участвовал и сын Наджмеддина Бухари Низамеддин. Был он весь увешан оружьем, под ним играл быстрый иноходец.

Здесь же находился Амир Давуд Барлас, и Амир Сарибуга, и Амир Сулейман Хаш — бывшие полководцы и военачальники Тимура. Отрекшись от Халила Султана, они, несмотря на свой преклонный возраст, служили теперь Шахруху.

Каждую весну семья зодчего совершала традиционную прогулку к подножию горы Кухисиёх, но сейчас, из-за военного похода, пришлось ее отложить. Вся семья была занята сборами Низамеддина на войну. Своевольная Бадия, словно мальчишка, нацепив шаровары и затянув их ремнем, увешанным дамасским оружием брата попыталась было вскочить на коня, привязанного во дворе, но, поймав укоризненный взгляд матери, устыдилась и отошла прочь. Эта красавица девушка, с юной, но уже четко вырисовывающейся под платьем грудью, носилась по двору, словно бы уже почуяла хмельной запах победы. Вся ее энергия, порывистость, свойственная, пожалуй, лишь воинам, так и рвалась наружу. Рубить мечом, отсекать головы противников, словно недозрелые дыни, торжествовать победу, возвращаться с добычей, как солдаты Тимура, — все это вошло в плоть и кровь воинов Хорасана и Мавераннахра.

Когда-то Тимур изрек: «Ремень для того, чтобы препоясывать чресла, язык для того, чтобы возносить хвалу. Убить врага — благодеяние».

Бадия ужасно гордилась тем, что отец ее пользовался уважением и влиянием при дворе государя. О, будь она юношей, она тут же пошла бы в бой, участвовала бы в походах, в битвах. За родину она готова была не раздумывая отдать свою жизнь. Она с детских лет слыхала, что человек, погибший за правое дело, обретает в раю вечное блаженство, что его причисляют к лику святых.

Как часто в девичьих грезах виделся ей будущий молодой супруг — отважный полководец. Она не скрывала своих Мечтаний от родителей, а те, зная твердый нрав Бадии, только вздыхали потихоньку.

А вот Низамеддин, единственный их сын, не рвался на поле брани. Мыслил он независимо, держался непринужденно и пошел в поход лишь ради того, чтобы не уронить честь семьи, чтобы не повредить отцу, пользующемуся при дворе всеобщим уважением. Но на самом-то деле этот своенравный юноша не испытывал ни к государю, ни к царевичам ни малейшего уважения, любил при случае обвинить их в кровожадности и нередко позволял себе говорить о них весьма и весьма нелестные слова.

Зодчего пугали речи сына, он умолял его держать язык за зубйми, не навлекать беды на их дом.

Всю жизнь предки Мухаммада Аргуна, называвшегося Мехтарбади Ялдаи Самарканди-второй, были лазутчиками и проведчиками. А сейчас сам он со своими людьми проник в Кучкак и Канибадам, пройдя Рабат, Куркат, Нав, а затем и Ходжент. Тщательно обшаривал он окрестности, обследовал дороги, горные перевалы, мосты и все, что удавалось ему заметить, узнать, заносил в неразлучную свою тетрадку.

И хотя военачальникам, готовящимся к походу, многое, если не все, было уже известно, царевич дал Мухаммаду Аргуну личное поручение проверить и точно определить местоположение колодцев, попадающихся на пути, установить расстояние между реками, предусмотреть возможность вражеской засады в окрестностях и приглядеть пастбище для коней.