Зоя. Том второй

В мешке были крупы, сухари, чай, вяленое мясо, банка кофе. Зоя пробовала его, а Евгения никогда в жизни. Все продукты подруги положили в кедровую бочку и плотно закрыли, чтобы мыши не испортили ничего.

Когда Зоя пришла в первый день на работу, то была удивлена тому, как женщины вместо одной разрешённой буханки запихивали себе за пазуху ещё несколько. Зоя не осуждала. Она всегда брала одну, совесть не позволяла брать больше. И Евгения приносила одну булку. Парамонов и так хорошо помогал. Однажды он встретил Зою на выходе, предложил проводить её домой и сказал:

– Спасибо за честность. Она дорогого стоит. Думаешь, я не знаю, сколько хлеба забирают себе люди? Я всё знаю. Я молчу. Им тяжело. Мне пока легко, и я ради них увеличиваю количество. Несмотря на тяжёлое военное время модернизирую печь, чтобы хлеба хватило всем. А они гребут больше и больше. Иногда кажется, что они знают больше чем я. Я верю в то, что всё закончится хорошо, а они как будто готовятся к чему-то.

– Всем сейчас тяжело, – согласилась Зоя.

– Всем, всем, – согласился Парамонов. – Я вот что хотел тебе сказать, дошли до меня слухи, что твой отец похаживает сейчас на собрания разные запрещённые. Уж не знаю, как он туда попал, выудить у него не смог. Но ты берегись, Зоя, лучше будь от него подальше. Я знаю, о чём говорю. Ты одинокая женщина, тебе детей растить. Не дай Бог, отец чего натворит!

Зоя кивала, а у самой сердце уходило в пятки. Когда дошли до дома, Парамонов попросил войти. Зоя пригласила его.

Дети подбежали к Зое, обняли её за ноги.

А Парамонов, увидев маленького Джана, аж ахнул.

– Ну похож, ну как же похож на отца, – воскликнул он.

Джан испугался чужого человека и спрятался за Зоей. Она взяла его на руки, подошла с ним к Парамонову и сказала:

– Сынок, этого дядю не нужно бояться, он наш спаситель.

– Ну-у-у, наговорила, – произнёс Парамонов. – Какой я спаситель? Я обычный человек. Ладно, бабоньки, пойду я. Буду нужен, мои двери для вас открыты.

Кивнул и вышел. После ухода Парамонова в дом вошёл китаец, он привёл за руку Прохора. Евгения бросилась к сыну, обняла его и зарыдала.

Зоя сунула в руки Джану хлеб, тот не отказался, прижал его к себе и сказал:

– Это будет самый вкусный хлеб в моей жизни, спасибо.

– Спасибо вам, Джан, за Прохора. Вы столько раз нас выручали, – Зоя подошла к Джану и обняла его.

Китаец ушёл.

Зоя и Евгения по очереди работали на пекарне. К отцу и мачехе Зоя не ходила. Но очень скучала по братьям. Редко навещала пани Анну. Та к сентябрю 1915 года расцвела.

Когда в Ростов-на-Дону эвакуировали Варшавский университет, пани Анна светилась от счастья. Она так давно не слышала родного языка, что стала ходить на встречи со студентами каждый день. Брала с собой тринадцатилетнюю Софью, и девочка тоже говорила со студентами на польском. Вскоре Софье приглянулся один польский юноша. Анне он тоже приглянулся, и она пригласила его к себе домой.

Польский юноша по имени Влодек очаровал пани Анну. За ужином, на который он был приглашён, говорили только по-польски. А когда Анна услышала фамилию Влодека, земля чуть не ушла у неё из-под ног.

– Ковальски… – прошептала пани. – А имя твоей матушки?

– Мою мать зовут пани Берта. Берта Ковальски.

– Боже мой, боже мой, Берта. Моя милая Берта.

Влодек удивлённо смотрел на Анну. Пани была очень взволнована. Герман даже принёс ей успокоительное.

– Вы знаете мою мать? – спросил Влодек.

– Конечно, – пани Анна встала со стула, подошла к юноше и обняла его, – она моя подруга. А как же твой отец, как он?

– О, отца я совсем не помню, он умер, когда мне было два года. Мать живёт сейчас одна. Мой старший брат погиб в первые дни войны. Я просил мать уехать со мной, но она отказалась.

– Бедная, бедная моя Берта, – причитала Анна. – Как же мне хочется увидеть её. Как всё-таки тесен мир. Боже, бедная моя Берта.

– Мама никогда не говорила о вас, – произнёс юноша, – я удивлён, что вы знакомы.

Весь вечер Влодек рассказывал о матери. Анна то плакала, то смеялась. Софья даже начала ревновать мать к юноше. Ведь Влодек, разговаривая с Анной, совсем не обращал внимания на Софью.

Когда наконец-то Анне показалось, что знает о Берте уже всё, села писать ей письмо. В ближайшее время Влодек обещал отправить это письмо вместе со своим.

Анна почти перестала говорить по-русски, она опять использовала только родной язык. Софья иногда понимала её плохо, на что пани говорила шутя:

– Ты же уедешь с Влодеком в Варшаву, как будешь разговаривать там?

А Софья отвечала, что без Анны в Варшаву не поедет.

Ближе к зиме пришла трагическая новость из Польши. Умерла мать Анны пани Лена. Прочитав письмо, Анна не всплакнула. Она просто ушла в свою комнату и не выходила из неё несколько дней. Ни с кем не разговаривала, молчала. А когда наконец-то пришла в себя и вышла из комнаты, то сказала Герману:

– Мне снилась мать и Густав. Мне не снится Янек. Он жив, Герман. Моё материнское сердце чувствует это. Найди его, прошу тебя. У тебя были связи, у тебя были друзья.

– Анечка, – успокаивал её Герман, – я работаю дворником, ношу чужую фамилию. Это невозможно. Мне не к кому обратиться.