Дальше идет как по писаному. Все восхищаются салатами, спрашивают рецепт. Зоя терпеливо объясняет. Гости переходят к чаю. Папа сидит как король. Глаза его, такие же серые, как у Зойки, с тем же ободком темных ресниц, распахнуты тепло и приветливо. Волосы, тоже пепельные, волнятся над высоким лбом, на затылке вьются колечками. Зоя однажды слышала, как смачно сказала в магазине продавщица вслед отцу: “Хорош мужик!”. Во время чая он уже два раза выходил на кухню, как догадывается Зойка, еще принять коньячка. В третий раз с ним вышел капитан, а затем и заврайоно, за столом явно не допили.
Светлана Александровна ела печенье, торты с удовольствием, хоть и жеманничала. А когда откинулась на кресло, вытирая салфеткой пальцы в шоколадном креме, изрекла:
- Да, Екатерина Васильевна! С таким тылом можно отдавать себя работе.
Вот с этой ее фразы и перешел разговор в деловое русло.
Зойка думала о своем, лишь изредка безразлично ловила фразы:
- Семьдесят семей неблагополучных. Почти все - неполные… В пяти случаях пьет мать… А подростки сейчас все по подвалам. И пьют там, и вообще черт знает чем занимаются. Да, время, конечно, тяжелое, переходное так сказать. Но разве нам было легче?
И лишь когда разговор зашел о бараке, чуть насторожилась. Отец тоже спросил:
- Что за барак?
Спросил, лишь бы поддержать разговор, но Светлана Александровна пояснила:
- Там когда-то учителя жили. Всех давно переселили, а строение все не снесут. Теперь там настоящий рассадник…
“На кого она похожа? - соображала Зойка. - Ага, конечно, на Лию Ахеджакову, когда та играет восторженных дурочек”.
- Ну, а что молодежь сама думает о своих проблемах? - спросил заврайоно. Голова у него лысая, но крупной, хорошей лепки, глаза почти не видны под нависшими веками, выражение их не поймешь. Зойка понимает, что из всех здесь сидящих он самый умный, и что ее, Зойку, он тоже видит и понимает как-то иначе, чем все.
- Я вот думаю, как Светлана Александровна на Лию Ахеджакову похожа.
Светлана Александровна поперхнулась, поджала тонкие губы. Не хочется ей быть похожей на Ахеджакову. Понятно, артистка не из красавиц.
- Нет-нет, - быстро говорит Зойка, - я ошиблась. На Татьяну Доронину, точно! - Добавила: - Когда была молодой, конечно.
Капитан рассмеялся, но тут же спохватился, смутился, деланно закашлялся. Усмешка едва заметно тронула губы заврайоно, а взгляд еще больше спрятался, ушел вглубь.
Папа взялся за гитару:
- Бросьте вы все о работе. Не надоело?
Запел Окуджаву:
- “Давайте говорить друг другу комплименты…”
Хорошо поет папа. Но уж очень под Окуджаву, даже интонации те же. Зойка однажды сказала ему, он обиделся: “Но ведь это его песни!” - “Но ведь поешь их ты!” - возразила она.
Вот так и посидели, потом разошлись. Мама сидела разомлевшая и это выражение тепла и умиротворенности не шло к резким ее, всегда скованным внутренним напряжением, привыкшим к озабоченности чертам лица. Папа был просто счастлив: его так много хвалили, так восторгались тортами, игрой на гитаре, песнями. Зойка почувствовала, как знакомая волна то ли злой отваги, то ли отчаянной тоски вновь поднимается в ней, теснит грудь.
- Папа, - спрашивает она, - будем убирать со стола?.. - Поднимает чуть побелевшее лицо, ждет, когда отец посмотрит на нее, и договаривает: - Или ты еще повезешь прогуливать свою суку?
- Зоя! - кричит мама. - Что за выражение! Как тебе не стыдно!
Зоя поворачивает к ней удивленное лицо:
- Ты что, мама? Вполне литературное слово. Помнишь, у Тургенева…
- Причем тут Тургенев! Я просто не понимаю, почему пятнадцатилетняя девочка должна пользоваться таким выражением да еще в отношении своей домашней собаки, у которой в конце концов, есть имя.
Зоя вздыхает:
- Да, действительно… Я как-то не подумала… Прости, мамочка.
Папа молча собирает чашки со стола. Альфа прислушивается к разговору, склонив набок тяжелую голову. Приятной прогулки сегодня не будет, это она поняла. А все остальное уже не ее, собачьи, сложности.
Первый урок - литература. Анна Сергеевна, собирая тетради с сочинением, чуть задержалась возле Зои:
- Варнеева, после уроков зайдите в учительскую.
Зоя пожала плечами: “Пожалуйста!” Сочинение о лишнем человеке Онегине она написала, к уроку - жизнь и творчество Гоголя - была готова. Что нужно Унылой поре? А здорово ее Зойка окрестила сразу после того, как услышала из ее уст пушкинское: “Унылая пора! Очей очарованье…”
Было действительно что-то унылое во всем ее блеклом облике, в некрасивой и немодной одежде, в старческой не по годам походке, но самым унылым и печальным на небольшом, узком личике казался длинный нос. А вот глаза василькового, невылинявшего цвета, как в насмешку, просто прекрасны.
Были моменты, когда Зойке казалось, что она любит эту женщину, что та почему-то близка ей. Но она тут же начинала яростно противиться этому чувству. Анну Сергеевну любили в классе все, в уж этого-то себе Зойка позволить не могла - быть как все. Она вошла в учительскую с независимым видом и, по своей привычке глядя прямо в глаза, доложила:
- Я вас слушаю…