Зоя выбежала из церкви и вернулась в поезд. Она спряталась среди кисло пахнущих сумок и юбок бабушки, и легла спать, надеясь, что скоро рассветет и они снова отправятся в путь. Но голоса продолжали петь в ее голове. Она закрывала глаза и видела только икону, мать и дитя, чешуйки золота, словно искорки весеннего солнца на снегу.
Это завело ее туда, куда она не хотела идти. На Воробьевы горы высоко над Москвой. В день, когда она впервые увидела Юрия. Юные, красивые лица, обращенные к ним, бегущим по лесу. Розовощекая Татьяна Аргунова, молоденькая графиня Мария в большой меховой шапке, Раевский и граф Орлов с улыбками на лицах и тушками кроликов в поднятых руках.
Дыхание их паром вьется в холодном воздухе.
И тост за «вечную дружбу».
Теперь все они мертвы. Орлов, графиня Мария, даже друзья, которых не было в тот день, но они входили в их кружок. Допросы, пытки, расстрелы. Родственникам графини не позволили забрать ее тело. Увидеть, что с ней сделали. Потом их тоже арестовали.
Остался один Юрий. Он послужил революции, выдав заговор белогвардейцев. Скоро его отпустят, если все будет в порядке. Он вернется к жене и заживет жизнью советского гражданина, служа государству. То, что его не расстреляли, доказывает, что заговор на самом деле существовал.
В ночь, когда арестовали их друзей, он сказал Зое, что пошел на это ради нее. Сказал, что другого способа остаться вместе не было.
Той ночью ей приснились юная графиня и все остальные. Они стояли на тропинке и доверчиво улыбались Зое.
Наутро они въехали в Украину. Шесть часов без остановки поезд поглощал расстояние, вагоны так трясло, что пассажиры были все в синяках. Машинист отчаянно гнал поезд. Солдаты с винтовками на плечах высовывались из кабины, держась одной рукой, и пристально вглядывались вперед. Через трещину в стене вагона Зоя смотрела, как мир проносится мимо. На горизонте клубились облака пыли, поднимаясь в серое небо. Зоя страстно хотела увидеть море, вдохнуть его запах. Она мечтала, как поплывет с Юрием на пароходе по синим волнам, подальше от России и ее призраков. Когда она увидела его в лечебнице, когда, шаркая, он прошел мимо нее под конвоем, он едва ли вообще узнал ее.
Колеса остановились с невыносимым скрипом. Вагон тряхнуло, Зою отбросило на пол. Сквозь шипение пара донеслись крики. Зоя услышала голос матери, приказывающий не шевелиться. На поезд напали.
Зоя закрыла глаза и приникла к полу вагона в ожидании пулеметных очередей. Но выстрелов не последовало. Она услышала, как охранники орут, чтобы никто не выходил из вагонов.
Зоя поползла обратно к своей щели в боковой стенке вагона. Предместья небольшого городка. Названия не видно. Но есть товарные склады — значит, это сортировочная. Похоже, впереди на параллельном пути — другой поезд. Из тормозного вагона торчат красные флаги.
Она услышала стук молотка. Гогот. Было плохо видно, потому что из трубы паровоза продолжал валить пар.
У входа на один из складов стояла группа солдат с красными звездами на буденовках. Они охраняли зерно. За ними грудой лежали мешки. Двое солдат с винтовками на изготовку глядели вдоль рельсов.
Потом Зоя краешком глаза увидела, как по земле тащат что-то тяжелое, огибая хвост второго поезда. Но это не мешок с зерном. Это мужчина, босой, в лохмотьях, за головой его тянется лоскут алой плоти. Солдат, который тащил его, нес на плече пару ржавых охотничьих ружей.
Так значит, налет все-таки был, напали на склад с зерном. Может, бандиты, а может, крестьяне, вернувшиеся забрать свое. Но солдаты их ждали.
Вагон снова дернулся. Пар застлал обзор. Они двинулись мимо поезда продразверстки. Слезящимися глазами она увидела, как мужчина на тормозном вагоне машет толпе солдат внизу, воздев руки высоко над головой. На следующем вагоне — еще один мужчина.
Ее мать вскрикнула. Она тоже смотрела. Она схватила Зою за плечи, пытаясь оттащить от щели. Женщина у двери перекрестилась и спрятала лицо в ладонях. И тогда Зоя поняла: на каждом вагоне — по пленнику с пригвожденными руками, живому.
Солдаты свистели и одобрительно выставляли большие пальцы московскому поезду.
45
Белые армии отступили и уже не вернутся. Сто пятьдесят тысяч человек уплыли на судах союзников в Константинополь и Марсель. Донские казаки бежали в степи, оставив за собой кровавый след погромов. В Севастополе не было надежды на спасение, надежды на избавление — только голод и страх репрессий.
У матери была бриллиантовая тиара