Зоино золото

Зоя прожила долгую жизнь. Она не всегда была знаменитой, но всегда — работящей. Он не мог поверить, что первым проявил любопытство, первым почувствовал скрытое значение картин на золоте. Кто-то должен был подобраться к ней. Кто-то должен был что-то написать.

Журналы, газеты. Это следующий шаг. В Национальной библиотеке есть все подшивки. Он должен был начать оттуда. Критики, вроде Лескова, высказываются, интерпретируют и сравнивают. Но журналисты раскапывают факты, это они проводят интервью, они задают вопросы.

Он выключил телевизор и прислушался к тишине. Интересно, есть ли в отеле другие постояльцы? Он открыл бумажник и вытащил снимки, которые хранил под водительскими правами: фотография Терезы, сделанная больше года назад, сейчас личико у нее уже не такое круглое; фотография матери, старый снимок на паспорт, который он нашел в вещах отца.

Он попытался дозвониться до приемных родителей. Он хотел сказать Терезе, что скоро приедет и заберет ее. И все станет по-прежнему — почти все. Он гадал, скучает ли дочь по нему.

Занято.

Еще одна фотография лежала в кармане пиджака. Он забрал ее из того дома: Зоя в студии, куда вторглись ее друзья с кинокамерой наперевес. Он думал, что Зоя улыбается, но нечеткость снимка поколебала его уверенность. Дух в пути — как на викторианских фотографиях, якобы запечатлевших души преставившихся в миг, когда они покидают тела. Такое же ощущение посещало его, когда он просвечивал портреты рентгеновскими лучами, чтобы рассмотреть подмалевок или предательские ошибки, позднее замазанные, — так называемые pentimenti, что буквально означает «поступки, в которых раскаиваются». Иногда можно было найти совсем другую картину: лицо за изображенным лицом, две личности в одном и том же пространстве. Ощущение сдвига, чего-то отвратительного, нездорового.

Он прислонил фотографию к телефону и разделся.

Раскаяние.

Он забрался под одеяло, закрыл глаза и увидел каракули Юрия на алом, как кровь, листе.

…до сих пор меня преследует память о том, что я сделал в России.

Что такого он сделал? За что Зоя должна была его простить?

Он моргнул, проснувшись, но усталость прижимала его к подушке, тянула вниз, словно гиря.

Он не хотел думать о Юрии. Юрий не имел отношения ни к Парижу, ни к искусству. Он не имел отношения к картинам на золоте.

Волчий клык

12

Москва, март 1919 г.

Иногда ее мать подрабатывала секретарем в банке. У дальнего родственника были связи в Наркомате финансов. Ей платили продовольственными карточками, но еды все равно не хватало. Чтобы выжить, они продавали на улице свою одежду и украшения. А иногда присоединялись к трудовым бригадам, перекапывающим Красную площадь за миску жидкого супа и кусок хлеба, такого черствого, что можно было зубы сломать. Выживание стало единственной целью каждого часа бодрствования. Даже надежду медленно выдавливали из их жизни. Мать Зои больше не говорила о царе — даже шепотом: о том, как он вернется в один прекрасный день и наведет порядок. Царя расстреляли, как и всю его семью, о чем радостно возвестили государственные газеты.

Походы в галереи были для Зои как глоток свежего воздуха.

Охоту затеял граф Орлов. Предполагалось, что это секрет, но Зоя не смогла удержаться. Когда Андрей спросил ее, из-за чего она так взволнована, она рассказала ему обо всем: об охотничьем домике на Воробьевых горах, о припасах, хранящихся там наряду с винтовками и патронами, даже о лошади и экипаже, которые удалось раздобыть, договорившись с другом из Моссовета.

Она еще говорила, когда он взял ее за руку.

— Зоя, ты не должна ехать. Держись подальше от этих людей. Я настаиваю.

Они стояли за воротами особняка Морозова. Андрей прослышал, что там выставлены новые картины, но музей оказался закрыт.

— О чем ты говоришь? Это мои друзья. Ну разумеется, я…

Он крепче сжал Зоину руку.

— Потише, ладно?

В дверях сторожки появился часовой, застегивая шинель. Он пристально смотрел им вслед. Андрей так спешил, что Зоя не шла, а почти скользила по льду.

— Отпусти меня.

Она выдернула руку и пошла вперед, отказываясь смотреть на него, желая наказать его за то, что обращался с ней как с ребенком.

Вскоре уже он едва поспевал за ней, тяжело дыша. Недавно Андрей обзавелся маленькими усиками и высокой меховой шапкой, которую сдвигал на затылок, очевидно полагая это ухарским — на деле же его уши торчали даже больше, чем обычно, приобретая на морозе оттенок сырого мяса.

— Я серьезно, Зоя. Ты не должна путаться с такими людьми. Они тебя… они тебя не стоят.

Она смотрела на его вытянутое худое лицо, пытаясь понять, откуда взялась такая враждебность.

— Ты их даже не знаешь.

— Я знаю достаточно. Знаю их породу: легкомысленные, безответственные… паразиты!