Ни в одном из справочников не упоминалось о ее смерти, но это не значило, что она еще жива. Ей должно быть уже за девяносто. Но возможностью напрямую поговорить с одной из ранних натурщиц Зои — одной из
В телефонной книге Стокгольма нашлось всего пять Баклинов. По третьему номеру ответила дочь Хильдур, Пиа Баклин, которая буквально горела желанием помочь. Да, ее мать еще жива, но по состоянию здоровья больше не живет в Стокгольме. Она переехала в дом престарелых в курортном городке Сёдертелье. Два года назад она перенесла инсульт, ее частично парализовало, но она пошла на поправку и в остальном сейчас в добром здравии.
— Не сомневаюсь, она будет только рада поговорить с вами, — сказала Пиа. У Эллиота сложилось впечатление, что сама она не так часто навещает мать. — О ком, вы сказали, вы проводите исследование?
— О Зое Корвин-Круковской. Художнице. Полагаю, ваша мать дружила с ней. По крайней мере, я читал об этом.
На секунду в трубке повисла тишина.
— О русской? Той, что рисовала на золоте?
— Именно.
— Ну. Вряд ли.
— Я прочел об этом в газете. Думаю, они были хорошими подругами.
— Правда? Ну, не знаю. Просто я не помню, чтоб мама когда-нибудь говорила о ней.
Дом ухода под попечением принцессы Кристины расположился на окраине города, у озера, — старая усадьба со ставнями на окнах, галереями и умирающим плющом. Виднелись следы недавнего обновления: несколько ярко-голубых знаков, указывающих посетителям дорогу к автостоянке, спутниковая тарелка, неуклюже примостившаяся на краю крыши, и магазин подарков, где можно что-нибудь приобрести в последний момент.
Эллиот решил было купить цветов, но у самых дверей передумал. Это профессиональное исследование, а не светский визит. Он даже потратился утром на крошечный диктофон, чтобы не пришлось возиться с бумагой. К тому же есть что-то неискреннее, даже зловещее, в незнакомце, приходящем с подарками.
Двое мужчин в рабочих халатах курили у дверей кухни, грея свободные руки под мышками. Пахло вареным мясом. Тот, что помоложе, долговязый подросток с растрепанными мелированными волосами, зажав сигарету в зубах, искоса глянул на Эллиота, когда тот шел мимо.
Хильдур Баклин ждала его в месте, которое сотрудники называли оранжереей. Старая железная теплица выходила на открытый бассейн, с трех сторон ограниченный колоннадами, в конце бассейна штабелями громоздились белые пластиковые шезлонги. Вода подогревалась. Облака пара поднимались над поверхностью и таяли на ветру. Одинокий пловец — мужчина с жидкими седыми волосами, зачесанными на усыпанную коричневатыми пятнами плешь, — курсировал на боку от бортика до бортика и шумно выдыхал, рассекая воду.
Биргитта, круглолицая блондинка из приемного отделения, проводила Эллиота к инвалидному креслу, развернутому к окну. Эллиот успел заметить пару бежевых нейлоновых тапочек, торчащих из-под шерстяного клетчатого одеяла. Шишковатые подагрические пальцы обхватывали подлокотники кресла. Вокруг пахло увядшими цветами и средством для дезинфекции.
— Миссис Баклин? Пришел ваш гость.
Мокрый кашель: пожилая женщина прочистила горло.
— Полчаса, — тихо сказала Биргитта, пододвигая ему стул. — Она быстро устает. — Девушка повернулась к обитательнице кресла. — Принести вам что-нибудь, миссис Баклин? Чашечку чая? Нет?
Миссис Баклин прокаркала что-то, Эллиот не разобрал слов. Биргитта наклонилась к ней, видимо тоже не уверенная, что это было. Эллиот вдруг подумал, что он зря теряет время, что подруга Зои слишком слаба и стара, чтобы рассказать ему хоть что-нибудь, не говоря уж о событиях, происходивших в студии Зои семьдесят лет назад. Он пожалел, что не расспросил Пиа Баклин подробнее о состоянии рассудка ее матери.
— Ну хорошо, — сказала Биргитта. — Если вам что-нибудь понадобится, просто скажите мистеру…
— Эллиоту.
— Да, мистеру Эллиоту. Хорошо?