В редакции она провела пару часов за компьютером, работая над очерком о российском флоте и его дырявых ядерных реакторах. Северному флоту русских хватит урана, чтобы отравить всю рыбу в Атлантике. Она хотела поговорить с редактором раздела искусств, но он все утро был на совещаниях. В обеденный перерыв она снова вышла, купила букет лилий в цветочной лавке на углу и проехала по зеленой ветке три остановки до площади Оденплан.
Русская православная церковь находилась на Биргер-Ярлсгатан, длинной, обсаженной деревьями улице гостиниц и дорогих магазинов, манящих золотистым светом и сладкими запахами. Покупатели вышагивали в модных зимних одежках — кожаных ботинках и утепленных замшевых куртках с запахом в стиле милитари. Керстин закурила, чтобы согреться, ловя косые взгляды сердитых блондинок и постных мужчин в травянисто-зеленых пальто. В сухом воздухе вонь сигарет была невыносима.
Смотритель узнал Керстин и открыл ворота. Его звали Дмитрий. Зоя однажды рассказала его историю. Он был родом из Санкт-Петербурга и сбежал из России двадцать лет назад, воспользовавшись моментом в Хельсинки, где работал переводчиком при торговой делегации. Никто не знал, оставил ли он на родине семью, хотя скорее всего оставил, учитывая, как в Советском Союзе делались дела. У него было красивое лицо, но худое и изборожденное морщинами, длинные вертикальные складки пересекали щеки — лицо состаренное не временем, но скорбью.
Он запыхался, расчищая дорожки.
— Я ждал тебя раньше, — сказал он, уступая ей дорогу, в руках у него была большая метла.
Обычно она приходила раз в неделю, но с прошлого ее визита прошло уже две.
— Я была занята, — объяснила она, проходя мимо.
Он понимающе кивнул.
— Наверняка работала над важной статьей. Расследование.
Из-за его сильного славянского акцента она никогда не могла понять, воспринимает он ее всерьез или нет. В его глазах вечно искрилась насмешка.
Она улыбнулась. Как утверждала Зоя, с Дмитрием всегда можно поговорить, потому что едва ли это придет в голову кому-то еще. Люди считали его пьяницей, но это чушь. Если он и носил фляжку с водкой в кармане пальто, то лишь потому, что она помогала ему согреться.
— По правде говоря, я не слишком продвинулась, — призналась она. — Совсем чуть-чуть.
Дмитрий открыл рот, словно собираясь сказать что-нибудь ободряющее, но, похоже, передумал.
Он закрыл ворота.
— Она любила лилии, — сказал он. — Прекрасные цветы.
Он вскинул метлу на плечо, точно винтовку, и пошел вместе с Керстин к могиле. Центральная дорожка была расчищена практически по всему кладбищу, но как только они свернули к восточной стене, ноги утонули в нетронутом снегу.
— Я чистил здесь всего два дня назад. Нипочем не подумаешь. Смотри под ноги, а то упадешь.
Дмитрий обычно провожал ее до могилы и оставлял одну. Это вошло у него в привычку, он как будто говорил: «Глядите, кого я вам привел, мадам Зоя». Когда Зоя начала писать портреты членов королевской семьи, многие люди стали относиться к ней с особым почтением, словно она тоже стала титулованной особой. Самой Зое это, похоже, очень нравилось, хотя Керстин подозревала, что дело здесь не в желании чувствовать себя выше других. В действительности Зоя ценила дистанцию, которую порождало подобное отношение, возможность, особенно в последние, тяжелые годы, выбирать, кого допускать в свою жизнь, а кого — нет.
Низкое серое небо отбрасывало слабые тени на снег. Железные кресты засыпало до середины, некоторые клонились, как мачты тонущих кораблей. Все ближе подходя к могиле Зои, Керстин поняла, что ступает по чьим-то следам. Шаги были шире, чем у нее, но через каждые несколько ярдов расстояние между ними уменьшалось, как если бы человек раздумывал, куда идти дальше.
— Хотел тебе сказать, — произнес Дмитрий. — У нее был другой гость вчера. Я никогда его раньше не видел.
— Кто?
Дмитрий пожал плечами.
— Он не назвал себя.
Следы привели к надгробию. Снегу подножия креста, похоже, был расчищен руками. Керстин наклонилась и поставила лилии в маленькую каменную вазу. За ней она нашла что-то обернутое в белую ткань, размером с половинку кирпича.
— Я решил, что он русский, — сказал Дмитрий. Она недоуменно посмотрела на него. — Это хлеб. Взгляни-ка.
В свертке оказалась буханка ржаного хлеба с квадратным рисунком на корке. Она поднесла ее к липу и вдохнула кислый отрадный запах.
Дмитрий засмеялся.
— Только русский мог такое сделать.
— Ты говорил с ним?
— Я только объяснил, где ее найти. Хотя странно. Сперва я решил, что он англичанин. По разговору. Он
Керстин завернула каравай обратно и положила рядом с крестом.
— Эллиот.
Дмитрий остановился.
— Так ты его знаешь?
— Мы знакомы. И первое впечатление тебя не обмануло. Он англичанин.
Дмитрий медленно кивнул и вернулся к работе.