Зола

- Ты не знаешь, что такое быть женщиной, - говорила Катька. - Поэтому тебя и возмущает, как я веду себя со Стасом. А он... он понимает. Нутром, если хочешь, понимает. Ты не гляди, что он в вечном раздрызге, я-то его знаю.

- Знаешь... и издеваешься?

- Это не называется издеваться, - усмехнулась Катька. - Я говорю, это быть женщиной, - она сказала это очень по-взрослому, с позиций опыта и знаний, и Вика внутренне... нет, не поморщилась, не напряглась, не позавидовала... это было чувство, сходное со всеми тремя - и непохожее ни на одно из них.

- Быть женщиной... с ним? - спросила она. - Что ты имеешь в виду?

- Не то, что ты думаешь, - сказала Катька. - Не спать с ним. Это пошло.

- Но ведь вы?..

- Нет. Ни разу не переспали.

- Но... и он... и, главное, ты?..

- Чего тут непонятного, - в этот день Катька была настроена на откровенность. - Мне нет шестнадцати. Моему студенту больше восемнадцати. Без помощи родителей я бы втихую аборт не сделала. Сама виновата, дура, на расчухала вовремя, что беременна... Мини-аборт я бы и без их ведома организовала, а тут сознаваться пришлось. А если бы они узнали, что я беременна от студента, они бы его посадили за растление несовершеннолетних. Поэтому мы договорились со Стасиком, и он взял грех на себя.

- Взял, потому что любит тебя, - проговорила Вика. - Представляешь, как ты ему сделала больно?

- Наоборот. Возвысила его в глазах наших сверстников. Все его считают очень опытным. А он... честное слово, настоящий щенок. Как-то я подначила его, в шутку... или не совсем в шутку. Так он даже целоваться не умеет.

- Но вы всегда были так близки...

- Одно другому не мешает. Ну да, мы дружим с детского сада. Я думаю, мы и поженимся в конце концов, как этого хотят наши родители.

- После всего? - изумилась Вика.

- Каждый должен пережить свои заносы. Ты не понимаешь. Можно хорошо относиться к человеку, можно быть готовой прожить с ним всю жизнь, но иногда появляется парень - не парень, а мужик, да - от взгляда которого у тебя начинает что-то сладко ныть внутри, и в животе огонь разгорается, и ноги слабеют. Потому что он смотрит на тебя с таким желанием, что в тебе возникает отклик. И это... будто вот такую вибрирующую мелодию слышишь. Или над пропастью ходишь. Иногда, понимаешь, надо с кем-то другим пройтись над пропастью, чтобы спокойно и ровно любить того, с кем собираешься прожить всю жизнь.

... - Ты... - Вика, в ванне, задохнулась от гнева и брызнула душистой пеной на белый кафель. - Ты говорила не своими словами. Словами этого студента, да?

По кафелю стекали радужные разводы, и сквозь эти разводы до Вики доносился отчаянный, обдирающийся о воздух, крик: "Ааа..."

... - А Стас? - это Вика уже говорила Катьке - пока живой Катьке. - Он как будет относиться, к этим... - она вложила в свой голос столько яда, сколько смогла, но Катька, при всей её "продвинутости", этого яда не прочувствовала. - Он как будет относиться к этим... заходам над пропастью? Если, конечно...

- Если мы поженимся? Он поймет! А скорей, он станет таким мужиком, что с ним самим будешь как над пропастью! Ты не понимаешь, что это такое - быть с мужчиной, а это именно вот так! - Катька открыла окно и встала на подоконник. - Вот такое чувство, как стоять здесь! И страшно, и сладко, и голова кружится, и где-то внутри так тянет, как будто... Как будто, да, в тебя входит что-то теплое и твердое, мужское... И, насев на него, как на опору, ты не боишься висеть над пропастью.

- Ты что? - Вика подскочила. - Ведь если и вправду голова закружится...

- Не закружится, - бесшабашно отозвалась Катька. - Пока рядом есть кто-то, кто поймет, пригреет и простит.

Катька словно двоилась теперь в глазах у Вики, и это двойное изображение покачивалось, как раздвоенное пламя.

- Не упади! - и Вика сделала быстрое движение вперед...

- Я её не толкала, - прошептала Вика, глядя в белую кафельную стену. Это она сама!

Вопль стоял в её ушах, а она вспоминала, как, убедившись за несколько секунд, что никто её видеть не мог и никаких следов своего пребывания она не оставила, она накинула дубленку, выскочила из квартиры и понеслась по лестницам вниз...

- Я её не толкала, - опять прошептала она. - Я лишь... Я сама была, как над пропастью.

Она вынула затычку ванны и смотрела, как вода, струйками и водоворотиками, уносится прочь, в отверстие сливной трубы, оставляя после себя разбросанные тут и там клочья и сугробы душистой хвойной пены, быстро тающие... В этих тающих сугробах и в этом окутывающем её хвойном запахе ей опять привиделось, как они целовались со Стасиком, и там, на взгорке, и перед самым расставанием, в подъезде возле их квартала...

- Как быть с деньгами? - спросил он.

- Возьми ты, - ответила она. - Потом пересчитаем.

- Не хочешь хотя бы поделить пополам?

- Нет. Мои предки, наверно, на ушах стоят, что меня уже сутки не было. У меня они сразу деньги обнаружат, когда мордовать начнут... и хрен знает что подумают. А главное, отнимут. А ты парень, у тебя никто шуровать в сумке не будет.