Золя

На авеню Клиши, названной «Развилкой» (la Fourche), Валабрег и я кубарем скатились с нашего империала. Несколько шагов по первой улице слева, и вот мы звоним в дом № 14 на улице Кондамин. Сердце мое стучит. Золя встречает словами: «Ах! Вот Алексис!.. Я вас ждал». После первого рукопожатия я почувствовал, что отдаю ему всю мою привязанность и что я могу его теперь считать, по праву крепкой дружбы, чем-то вроде старшего брата. В глубине сада, в столовой маленького павильона, в котором он тогда жил, в узкой столовой, такой узкой, что для купленного позднее пианино понадобилось вырезать в стене нишу, чтобы поместить его, я впервые увидел мать и жену романиста, пришедших убрать со стола скатерть. К концу первого часа беседы, во время которой он заставил меня долго говорить о моих планах, о Провансе, который он нежно любил после одиннадцати долгих лет разлуки и отдаленные запахи которого я, несомненно, принес с собою, Золя рассказал, в свою очередь, о работе, об огромном проекте «Ругон-Маккаров», над первым томом которых он тогда трудился».

Об этом доме и о «четвергах», происходивших в нем, вспоминает и сам Золя (в романе «Творчество»). Так мы узнаем: сначала надо было войти в большой дом, выходивший на улицу, и узнать у консьержки, что нужно пройти через три двора, затем, минуя длинный проход между двумя зданиями, спуститься по лестнице в несколько ступенек и упереться в решетку маленького садика. Вечером здесь бывало так темно, что легко можно было растянуться.

Несмотря на трудные подступы к маленькому флигелю, друзья охотно посещали Золя. Существует много рассказов о том, как протекали эти «четверги».

Размеры столовой не позволяли собираться большому числу гостей. На улице Кондамин за столом могло усесться не более десяти человек. К семи часам все бывали уже в сборе. Александрина любезно приглашала гостей к ужину, затем на столе появлялись рагу из зайца, жареная птица, салат. На десерт подавались сыр и кисловатое бургундское вино. Сначала разговор вертелся вокруг отведанных блюд. Сыпались комплименты хозяйке. Но вот наступало время для серьезных бесед, ради которых устраивались «четверги». Золя рассказывал о своих замыслах. Вспыхивали споры о романтизме и реализме, обсуждались новинки литературы, последние работы художников, статьи в газетах, посвященные искусству. В квартире Золя собирались бунтари, молодые люди, ненавидящие косность, банальность, ищущие новых путей в творчестве. У них не было какой-нибудь единой эстетической платформы, но все они стояли за правду жизни в искусстве, за наиболее мощное и полное проявление личности художника, его темперамента. Здесь в дружеской творческой беседе, подчас в горячих спорах, рождались новые идеи, шлифовались уже сложившиеся мнения и принципы. «Четверги» вдохновляли не одного Золя, и после них хотелось работать так, чтобы друзья могли сказать. «Молодец! Хорошо!»

«Четверги» Эмиля Золя, с небольшими перерывами, продолжались еще долгие годы и прекратились лишь в феврале 1880 года.

Глава девятая

С октября 1864 года, когда вышло первое издание «Сказок Нинон», и до конца 1868 года Золя опубликовал «Исповедь Клода», «Завет умершей», «Марсельские тайны», «Терезу Ракен», «Мадлен Фера». Пять романов за четыре года, не считая статей, объединенных в сборниках «Мой салон», «Что мне ненавистно», брошюры об Эдуарде Мане и разных заметок, разбросанных по столичным и провинциальным газетам. И еще пьеса «Марсельские тайны», поставленная в Марселе, и еще пьесы, нигде не поставленные. Таковы темпы работы молодого Золя, которому не стукнуло и тридцати лет.

К 1868 году его имя уже широко известно. О нем пишут, о нем говорят. Он удостоен похвалы Виктора Гюго, Гюстава Флобера, Жюля и Эдмона Гонкуров, Ипполита Тэна. Если бы Золя больше ничего не написал, то и тогда бы он оставил след во французской литературе. Однако все созданное им в эти годы лишь подготовка к поистине марафонскому бегу, который начался с «Карьеры Ругонов». И все же не сделай Золя того, что он сделал за эти четыре года, вряд ли человечество располагало бы «Ругон-Маккарами».

Поэтому прежде чем перейти к главному творческому подвигу Эмиля Золя, вернемся к его ранним романам.

Сразу же после того как «Эвенман» прекратила печатать «Мой салон», Золя предложил Вильмессану новую идею: написать роман, предназначенный специально для газеты, по заранее составленному плану. Идея и план романа были одобрены Вильмессаном. Осенью 1866 года на страницах «Эвенман» появились первые главы «Завета умершей». Вскоре, однако, стало ясно, что читатель не приемлет роман, и печатание его прекратилось. Что же явилось причиной неудачи? Злопамятность читателей, которые еще помнили раздражавший их «Мой салон», или художественная слабость произведения? Скорее всего и то и другое. «Завет умершей», несомненно, один из наиболее слабых романов Золя. В связи с его переизданием в 1899 году Золя писал издателю Шарантье: «Ах, мой друг, какая слабая вещь».