Золочёные горы

Маму эти слова расстроили. Целый день она трудилась, привязав сына к спине. Когда ее спина не выдерживала, я привязывала брата к своей. По выходным мы с братьями давали отцу поспать подольше, а маме плодотворно помолиться и гуляли без присмотра по горам. В городе жадно разглядывали дома на гребне Боссов: там обитали инспектора и архитекторы. Полковник Раздраженная Кишка владел двухэтажным особняком с каменной трубой, остроконечной крышей и гаражом для его автомобиля. А возле ограды из штакетника караулила немецкая овчарка. С ним соседствовали Хевиленды: там жила Милли из школы с большими бантами, и у нее был пони. Мне она не нравилась, ведь мне тоже хотелось иметь собственного пони и крыльцо, на котором мама могла бы посидеть в кресле-качалке. А я наслаждалась бы вниманием поклонников, как Милли, попивая чай со льдом. В лавке компании мы рассматривали стеклянные банки с яркими мармеладками и леденцами, пуская слюни, пока мистер Кобл нас не выгнал.

– Покупайте или выметайтесь! – Он называл нас воришками и хулиганами.

Мама говорила, что мы дикари. Ее сводили с ума наши блуждания. Мы месяцами не посещали церковь, не исповедовались и не причащались. Но что она могла поделать, ведь в хижине было так тесно, а Кусака все время егозил. И я убегала из ее монастыря, с печеньем в кармане, напутствуемая молитвой. Gloire au Pere, au Fils et au Saint-Esprit[29]. Она не могла удержать меня дома. Теперь, с приходом лета, я одичала и ходила простоволосой.

К концу июня мы изучили гору Собачий Клык, Дивное озеро и городишко Мунстоун лучше, чем веснушки на лице друг друга. С высоты мы любовались башенками особняка «Лосиный рог», но я ни разу даже краем глаза не заметила герцога Паджетта, графини или Джей-Си. На лесопилке мы смастерили из доски качели и катались на них с Кусакой, пока тот не свалился и не набил на голове шишку размером с яйцо. В ногу мне воткнулся гвоздь, продравший ботинок. Мама полила ранку виски, боясь столбняка, но обошлось; вместо этого я лишь обожглась ядовитым плющом. И еще обгорела. От ходьбы по горам ноги мои стали обрастать мускулами, руки окрепли от охапок хвороста и ведер с водой, а еще оттого, что приходилось поднимать брата. Я стала намного тише, говорить мешало тайное постоянное щекотание в горле, словно я проглотила виноградину или целую сливу. Это было неясное желание. Думаю, желание быть замеченной, хоть я и пряталась от всех.

В «Рекорд» я держала язык за зубами, чтобы скрыть свое невежество от мисс Редмонд, окончившей колледж, знавшей американский сленг и резко высказывавшей свое мнение.

– Ты что, портновский манекен? – спрашивала она. – Говори!

– Да, мадам, – отзывалась я, начиная печатать быстрее.

– Ты просто молния за пишущей машинкой, Пеллетье, – осчастливила она меня похвалой.

Молния! Но я бывала и тупицей, и ослицей, и растяпой.

Дома я не рассказывала о мисс Редмонд, о том, как она курит, чертыхается и ходит ужинать в «Ласточкин хвост» с приезжими бизнесменами. Не упомянула я и тот день, когда напяливший для маскировки забавные фальшивые усы Джордж Лонаган, пират-большевик, принес К. Т. бутылку виски и «Книжицу красных песен»[30], призванную «разжечь пламя недовольства». Он с гордостью заявил, что амбалы компании его не узнали. Мне польстило, что он вспомнил меня.

– О, здравствуйте, мисс Пеллетье, – сказал Лонаган. – Когда же мы вдвоем помчимся в Пари?

– Когда рабочие мира станут свободными, – ответила я.

Он расхохотался.

– А вы сейчас свободны? Сходим попить шипучки?

Мне хотелось шипучки, хотелось сесть возле тележки с газировкой и потягивать напиток через соломинку. Смотреть, как Лонаган грубо затягивается сигаретой, долго вдыхая, так что пепел становится длинным столбиком, и слушать рассказы о его жизни в Пайн-Барренс в Нью-Джерси. Откуда у вас этот шрам? Мне хотелось знать, но невежливо задавать столь личные вопросы. И вместо этого я сказала:

– Мне нужно успеть на последний грузовик.

Я постеснялась сказать, что мне запрещено гулять с мужчинами, не получившими одобрения матушки. А он его не дождется. Социалист. Ее отвращение буквально подталкивало меня прямо к нему.

– Спасибо, – я старалась явно выразить свое сожаление. – Может, в другой раз.

– Тогда в другой раз, – согласился Джордж. – Передай привет Джоко и парням в Каменоломнях!

Он ушел, напевая песенку «Есть лишь одна девушка на свете». Интересно, имеется ли у него зазноба? И смогу ли я когда-нибудь стать его возлюбленной? Мне запрещали посещать «забавы и развлечения», о которых я читала в колонке Сюзи.