Золотая бабушка (СИ)

Управляющий взглянул на чай, а потом на несчастного официанта.

— Он будет наказан, не волнуйтесь.

— О нет! Не говорите мне не волноваться! Этот молодой человек тут совершенно не причём. Виноваты вы! Официант не обязан знать, что виды пловов бывают разные, если этого нет в меню. Он пошёл мне навстречу и сделал чай с молоком. А вот ваше заведение, видимо, считает, что казахи хуже узбеков и недостойны иметь отдельную позицию для плова. Вот так значит! Всё ясно! Что ж, Ольга, пойдём! — Любовь Михална поднялась со стула. — Я так и знала, что нужно было идти с Витей! Если бы он был, уже всё давно бы решили. Но вы не переживайте. Мы с ним к вам ещё зайдем. Вместе с комиссией.

При последнем слове управляющий вздрогнул. Уж не знаю, о какой комиссии он подумал, и сказало ли ему что-то имя одного из богатырей, встреченных нами не так давно.

— Вы абсолютно правы! Мы так виноваты! Позвольте нам переделать плов и угостить вас им за наш счёт. Приносим свои извинения.

Любовь Михална сверлила побледневшего мужчину взглядом.

— Я вот попробую плов, который вы сделаете, и тогда уже решу принять ли мне ваши извинения, — она вновь присела на стул и отвернулась к окну. — Поторопитесь.

Взглянув на её лицо после того, как управляющий и официант ушли, я увидела еле сдерживаемый смех.

— Вы просто чудовище, Любовь Михална, — я тихонько хихикнула.

— Моя дорогая, нас обувают каждый день. Мало кто выполняет свою работу хорошо. Если бы официант позаботился о том, чтобы уточнить у меня насчет «плова по-казахски», то всё бы решилось просто и быстро. Но у меня ещё никогда не спрашивали.

— Зачем же вы сейчас отмазали официанта?

— Я думаю, что того страха, который он сейчас испытал вполне достаточно. Всё же он принес мне чай с молоком.

Любовь Михална с наслаждением сделала глоток.

По счёту мы всё-таки заплатили. Любовь Михална решила, что так будет правильно. Когда мы вернулись к Лёле, я рассказала всю эту историю ребятам. Толик долго хохотал и обещал, что об этом тоже напишет песню.

Глава 13. Последнее слово в ящике Пандоры открывает все двери

После деревенских приключений мы вернулись в Петербург другими людьми. В буквальном смысле. Наша компания напоминала хиппи-группу в хлопковых шароварах и с цветочками в волосах. К несчастью, водилой этого Скуби Ду автомобиля пришлось быть мне, потому что Витася с Толиком репетировали песни. Любовь Михална сидела на переднем сидении и крестилась

— Вы же не верили в Бога, — вздохнула я.

— Сейчас верю… — сказала она, закрыв глаза при крутом повороте.

Хорошо, что всё это закончилось. Когда много событий происходят за такой короткий срок, чувствуешь полное истощение. Добросив всех домой, единственное, чего я желала, — залезть в ванную и погрузиться так глубоко, чтобы торчали лишь глаза. Придётся научиться дышать через уши.

Ребята коротко попрощались со мной и принялись тягать вещи из машины. Я отдала Любови Михалне почти всё своё художественное снаряжение. Уж мне не составит труда найти другое, а её порадует. Наверное, женщина заметила грусть на моём лица, поэтому, слегка улыбнувшись, сказала:

— Нет ничего плохого в том, что тебе тяжело рисовать. Просто найди что-то такое, к чему будешь относиться со всей серьёзностью. А после — не отпускай, как бы ни было тяжело. Много раз захочется всё бросить, потому ничего не будет получаться. Но это ошибочный путь. Люди всегда возвращаются к любимым, — и Любовь Михална ушла. Я тоже не стала задерживаться и направилась домой, думая о том, что значит это ваше «относиться серьёзно».

Вот Толик искренне верил в музыку: она способна примирить людей, подтолкнуть к серьёзным поступкам, спасти душу. По мне, так это глупость. В музыке есть красота гармонии. То немногое, что человек сделал не хуже природы, но всё равно не превзошёл. Вы вообще слышали тишину? Вот это я понимаю душераздирающая мелодия. Человек не способен придумать нечто равное по звуку.

А Любовь Михална верила в искусство. Папа то же. Но у них было разное видение. Думаю, что для него скульптура — вызов природе. Он мечтал слепить нечто затмевающее горы. И речь не о размере, а о внутренней силе. Я помню ещё с детства, как он подолгу стоял перед работами Микеланджело. Папа обожал и ненавидел своего коллегу, казалось, что уже невозможно сделать ничего лучше, чем итальянец. Но несмотря на это, папа продолжал лепить и лепит до сих пор. Он огромный и здоровый, как бык, словно годы были лишь цифрами в паспорте.

Но для меня истина в чём-то другом. Я зашла в дом. Моё жилище было таким одиноким и печальным. Как бы я могла это выразить? Скорее, как бы я хотела? Как я чувствую эту тишину? Зачем я её чувствую?

Нет ничего лучше утра, так что обо всём — потом. Ну его ваши философствования! Оставьте это настоящим писателям.

***

Студия звукозаписи пахла застоявшимся кофе. Тут часто тусовались не просто звуковики, а журналисты, для которых это место было ещё и монтажной. Вот и сейчас здесь сидели парни с телека и живо спорили о чём-то.

— Всем привет! — бодро сказала я.