Золотая братина: В замкнутом круге

– А факты, как сказал Иосиф Виссарионович Сталин, – упрямая вещь, – говорил на собрании заместитель Забродина Николай Голубятников. Он был единственным человеком, который защищал своего начальника, защищал напористо и бескомпромиссно. С Николаем, который всего два года назад попал в НКВД из ЦК комсомола, Забродин сработался сразу, они сдружились. Среди прочих дел Голубятникова очень заинтересовала история «Золотой братины» – он увлекался отечественной историей. Исключение Забродина из партии не состоялось, ограничились строгим выговором с занесением в личное дело. Тем не менее Глеба Кузьмича отстранили от заведования отделом, оставили на рядовой должности.

Война с Германией началась в июне 1941 года, и уже двадцать восьмого июля Забродин был арестован как немецкий шпион. Суд был мгновенный и скорый – высшая мера. Выслушав приговор, Глеб Кузьмич за одну ночь (думал, что она последняя в его жизни) в своей одиночной камере поседел. На следующее утро ему было объявлено, что смертный приговор заменен пятнадцатью годами лагерей усиленного режима без права переписки первые пять лет. Все это могло произойти только при ходатайстве могущественных сил – это Забродин понимал, но не мог предположить тогда, кто олицетворяет эти силы.

Он попал на Колыму, в золотоносные рудники («У нас работают только смертники, – сказали ему. – Отсюда никто живым не выходит»). Первый раз спускаясь в шахту, Глеб Кузьмич подумал не без иронии: «Может быть, в восемнадцатом веке точно таким же каторжным трудом бесправных рабов добывался драгоценный металл „Золотой братины“?» В первую же ночь пребывания на «постоянном месте жительства» в бараке произошла кровавая стычка с уголовниками, которые попытались завладеть жалким имуществом Глеба и еще нескольких его товарищей, политических. Для себя еще на этапе в одной из пересылок он решил: «В рабстве жить не буду. Сбегу или погибну». В ту пору жизнью Забродин не дорожил – она потеряла смысл. Поэтому во время драки с блатарями он показал все, чему был обучен на специальных занятиях в НКВД, искалечив нескольких человек; остальные недавние «хозяева и короли» барака обратились в беспорядочное бегство. Правда, в этой драке Глеб Кузьмич получил скользящую рану ножом на правой щеке, и белый шрам от уха до уголка рта остался навсегда.

В первый год лагерной жизни Глеб Забродин разрабатывал план побега и искал напарника (бежать можно было только вдвоем). Он встретил в зоне многих людей (крупных ученых, артистов, политических и военных деятелей, конструкторов и инженеров) и окончательно понял: происходит величайшее преступление против его родины, народа, социализма (ведь он в конце концов принял социалистическую идею). Глеб Кузьмич Забродин поставил перед собой два вопроса: кто руководит тотальным террором? И с какой целью? На первый вопрос ответ был неумолим и однозначен: все беззаконие вдохновляет высшее руководство страны во главе со Сталиным. На второй вопрос Забродин не мог найти ответа…

Шла война, и Глеба Кузьмича больше всего мучила и угнетала, отодвигая на второй план обиду, ненависть и жажду мести, мысль, что он бездеятелен сейчас, когда над его родиной нависла смертельная опасность. Он готов был простить все советской власти, тем, кто растоптал его судьбу, если бы его вернули к активной деятельности, отправили на фронт или заслали в тыл врага (как бы он сейчас мог быть там полезен!..).

И в середине 1943 года произошло чудо. В дождливый июльский вечер, когда барак тяжко отходил к короткому сну после изнурительного дня рабского труда, открылась дверь и прозвучал приказ:

– Заключенный Забродин! С вещами на выход. К коменданту.

Комендант лагеря, подполковник Лебединко, сухой, бледный, с фанатическим блеском в глазах, подписывая какую-то бумагу и не поднимая головы от стола, сказал, шепелявя:

– Товарищ Забродин, – от слова «товарищ» Глеб Кузьмич вздрогнул и мгновенно покрылся испариной, – вы освобождаетесь. В Москве, на Лубянке, вас ждут коллеги. Вот документы. Распишитесь здесь. Довольствие на дорогу получите у интенданта.

Конечно, Глеб Кузьмич не знал тогда, что острая нехватка специалистов и профессионалов в руководстве армии, НКВД, в науке, обескровленных чистками тридцатых – сороковых годов, вынудили Сталина и его окружение вернуть из лагерей часть тех, кто в критическое время был просто необходим для спасения отечества. Правда, списки «помилованных» были мизерны, но они были. Когда в НКВД появилась очередная разнарядка на возвращение из ссылки десятерых специалистов, в эту десятку попал Забродин, борьбу за его реабилитацию возглавил Николай Александрович Голубятников, уже полковник. Он и встретил Глеба Кузьмича на Казанском вокзале. Они молча обнялись посреди бурлящей перронной толпы.