Золотая чаша

Они вошли внутрь, поздороваться с мальчиком, которого привела мисс Богль. Шарлотта и князь тоже встали. Мисс Богль, видимо оробев от их внушительного вида, поспешила ретироваться, но присутствие Принчипино уже само по себе разрядило обстановку – ощущение было примерно такое, как бывает, когда вдруг стихнет продолжавшийся долгое время непрерывный грохот. Впрочем, когда князь с княгинюшкой, проводив гостей до кареты, вернулись к себе, можно было скорее сказать, что тишина наступила, нежели что она восстановилась. А стало быть, все дальнейшее неизбежно должно было прозвучать особенно громко. Так обстояло дело и с таким естественным, но в то же время и таким бесполезным движением Мегги, снова вышедшей на балкон, посмотреть, как отъезжает отец. Экипаж к тому времени уже скрылся из виду – слишком долго и торжественно Мегги поднималась по лестнице.

Какое-то время она рассматривала пустое и обширное серое пространство, которое мало-помалу погружалось в сумрак, еще сильнее сгустившийся в комнате. Муж подошел к ней не сразу; он поднялся наверх вместе с малышом. Мальчик цеплялся за его руку и, как обычно, сыпал изречениями, достойными семейного архива. Затем оба отправились засвидетельствовать свое почтение мисс Богль. Для княгинюшки много значило, что Америго увел сына со сцены вместо того, чтобы передать его матери. Но сейчас все казалось ей преисполненным глубокого значения; Мегги бесцельно ходила по комнате, и неслышный хор гремел у нее в ушах. Но заметнее всего выделялось одно: то, что она находится здесь и ждет своего мужа, то, что теперь они вольны всегда быть вместе. Она стояла среди прохладных сумерек и во всем, что окружало ее, находила оправдание совершенному ею. Теперь, наконец, она знала почему, знала, откуда взялись у нее силы, откуда пришло вдохновение, – все было только ради этого. Вот она, эта минута, этот золотой плод, сиявший ей издалека. Но что же это, в сущности, за награда, если попробуешь ее на вкус, на ощупь? Никогда еще она не подходила так близко к полному пониманию содеянного, и на мгновение ее охватил страх – так всегда бывает, когда после долгой мучительной неизвестности остается только определить итоговую сумму возмещения. Америго-то знал итог. Итог этот был в его руках, и то, что он медлил вернуться, заставляя ее сердце заходиться в лихорадке, было словно ослепительный свет после безумной ставки в рискованной азартной игре. Мегги бросила игральные кости, но не могла разглядеть, что же ей выпало – Америго прикрыл их рукой.

Наконец дверь открылась – он не отсутствовал и десяти минут. Напряженно глядя на него, она будто вдруг увидела количество очков. Выпало максимальное число, уже хотя бы только потому, что он был здесь, стоял и смотрел на нее. Он еще не успел заговорить, а Мегги уже чувствовала, что получила свою награду. И тут произошла необыкновенная вещь: Мегги вдруг уверовала в полную свою безопасность. Страх отлетел от нее, сменившись сочувствием к тревожному ожиданию Америго, к тому, что скрывалось в самой глубине его души и что открыто отражалось в его прекрасном лице. Если продолжить наше сравнение с «суммой возмещения», можно было бы сказать, что Америго держал в своих руках кошель с деньгами, ей же оставалось только подойти и взять обещанную награду. Но тут Мегги остановила неожиданная мысль: вдруг он полагает, будто она ждет от него исповеди? Снова страх обрушился на нее: если такова цена, лучше уж она обойдется совсем без вознаграждения. Его признание прозвучало бы слишком чудовищно, да к тому же за счет Шарлотты, которая только что поразила Мегги несравненной элегантностью своего самообладания. Мегги знала одно: ей будет нестерпимо стыдно выслушать произнесенное слово; значит, необходимо покончить с этим раз и навсегда.

– Правда, она замечательная? – просто сказала Мегги, предлагая этим все объяснить и все завершить.

– О да, замечательная!

И князь подошел к ней.

– Видишь, это нам очень помогло, – наставительно прибавила Мегги.

Америго замер, пытаясь понять, что же она сейчас подарила ему с такой удивительной щедростью. Очевидно, он хотел сделать Мегги приятное, ответив ей в тон, но в конце концов, стоя прямо перед ней, совсем близко, положив руки ей на плечи, так что она оказалась как будто в кольце, только отозвался эхом:

– Вижу? Я ничего не вижу, кроме тебя.

И правда этих слов зажгла таким странным светом его глаза, что Мегги, сострадая и ужасаясь, спрятала лицо у него на груди.