Золотая чаша

Нет, она должна заставить его полюбить Полетту больше кораблей, больше моря, больше всего на свете, и тогда он на ней женится. И она сможет проходить мимо хижин надменной походкой и плевать на рабов, сможет забыть про землю, которую надо рыхлить пальцами, и про сильных черных детей, которых должны рожать рабыни. Тогда у нее будут алые материи для платьев, а на шее — серебряная цепочка. И, может быть, даже обед ей когда нибудь подадут в постель, потому что она притворится больной. При этой мысли она ликующе пошевелила пальцами на ногах и стала подбирать обидные слова, которые скажет черной толстухе с ядовитым языком, когда станет женой! Старая жирная дрянь на людях назвала Полетту девкой! Полетта, прежде чем ее схватили за руки, успела выдрать у нее много волос, но все равно придется толстухе поплакать! Полетта прикажет отодрать ее кнутом на кресте.

В отсутствие Генри в порт зашел торговый корабль, и Полетта побежала на берег посмотреть, какие товары он привез, поглазеть на коричневых от ветра матросов. Один из них, широкоплечий великан-ирландец, упившийся черным ромом, погнался за ней и схватил возле штабеля ящиков. Она напрягла всю свою ловкость и силу, чтобы вырваться, но он держал ее крепко, хотя и еле стоял на ногах.

— Я поймал фею, чтобы она починила мои башмаки, — смеялся он и заглядывал ей в лицо. — Фея, фея, ясное дело.

Тут он наконец разглядел, какая она маленькая и красивая. И заговорил тихо и нежно:

— Ты прекрасная фея. Прекрасней всего, что видели мои глаза. Да посмотрит ли тоненькая красавица на безобразного увальня вроде меня? Послушай, давай поженимся, и будет у тебя все, что может подарить тебе матрос.

— Нет! — закричала она. — Нет! — Выскользнула из под его руки и убежала. Матрос осел на песок и тупо уставился перед собой.

— Померещилось! — прошептал он. — Просто духи наслали на меня сон. С бедным матросом такого приключиться не может! Для матросов есть смазливые ведьмы с колючими злыми глазами. «Ну-ка, денежки вперед, миленочек мой!»

Зато Полетта нашла способ, как женить на себе Генри. Она сделает так, чтобы он опьянел, поймает его в ловушку с помощью вина, а поблизости будет ждать священник. Он придет на ее тихий зов… Ну, конечно же, конечно, случались вещи и куда более странные!

Она приготовила ему ловушку в первую же ночь после его возвращения — большая каменная бутыль перуанского вина стояла на столе, а в тени пальмы ждал священник, подкупленный украденной монетой. Генри очень устал. Он ушел в море с неполной командой и должен был сам помогать с парусами. Маленькая увитая зеленью хижина манила его приятным отдыхом. Полная белая луна серебрила море и устилала землю шарфами, сотканными из голубоватого света. В пальмах, набегая из зарослей, сладко пел легкий береговой бриз.

Она налила ему чашу вина.

— Ты любишь Полетту?

— Да-да. Бог мне свидетель, я люблю Полетту, милую, нежную Полетту!

Еще чаша, еще настойчивее:

— Ты, правда, любишь Полетту?

— Полетта — звездочка с серебряной цепочкой у меня на груди.

Еще чаша.

— Ты никого не любишь, кроме своей Полетты?

— Я вернулся, тоскуя по Полетте, мысль о ней плавала со мной по морю! — И его руки крепко сжали ее тоненькую золотую талию.

Еще чаша, еще и еще… Но тут он отнял руки, сжал их в кулаки. Девочка со страхом вскрикнула:

— Ай! Ты любишь Полетту?

Потому что Генри вдруг стал угрюмым, холодным и чужим.

— Я расскажу тебе про былые времена, — сказал он хрипло. — Я был мальчиком, веселым маленьким мальчиком, но уже достаточно взрослым, чтобы любить. И была девочка, и звали ее Элизабет — дочка богатого помещика. О, красивой она была, как эта ночь вокруг нас — светлой и красивой, вон как та стройная пальма, озаренная луной. Я любил ее любовью, какой мужчина любит один-единственный раз. Даже наши сердца точно гуляли рука об руку. Какие планы мы строили, она и я, сидя на склоне холма глубокой ночью! Мы собирались жить в большом доме, где подле нас подрастали бы наши милые дети. Тебе, Полетта, никогда не знать такой любви!

— Но, увы, — горестно вздохнул он. — Продлиться это не могло. Боги, ревнуя, губят счастье. То, что прекрасно, обречено на быстрый конец. Шайка негодяев матросов явилась в наш мирный край и похитила меня, совсем еще мальчика, чтобы продать в Индии в тяжкое рабство. Какой мукой была разлука с Элизабет… и никакие годы не изгладят эту муку! — Он тихо заплакал.

Такая перемена в нем поставила Полетту в тупик. Она поглаживала его волосы и закрытые глаза, пока он не начал дышать спокойнее. Тогда с почти безнадежным терпением, словно учительница, спрашивающая тупого ученика, она опять повторила:

— Но… ты любишь Полетту?

Он вскочил и смерил ее свирепым взглядом.