Золотая чума

Мельникова здесь знали в лицо, но все равно процедуру провели со всем тщанием. Хотя бы потому, что к его визитам относились крайне нервно и неодобрительно. Он это прекрасно понимал, как и то, что нет смысла ему сюда таскаться. Но все-таки сегодня не удержался. Вчерашнее видение рыжей девушки погнало его в это мрачное место. Выйдя из квартиры на Пятницкой, он отправился на Лубянку и выпросил у полковника Григоряна пропуск. Впрочем, тот в таких случаях всегда шел ему навстречу. Он, вообще-то, имел по этому поводу свое мнение. Которое как-то высказал при капитане:

— Конечно, наша работа — не для сентиментальных хлюпиков. Тут надо многое человеческое в себе зачеркнуть. Но если сотрудник превращается в машину, которая тупо решает поставленные задачи, — ему место в других структурах нашей конторы. У нас сотрудник должен иметь хоть что-то человеческое. Иначе это вредно прежде всего для работы.

Но здесь-то работали иные люди. Большие ученые-медики, занимавшиеся серьезной наукой. Теми ее отраслями, представители которых никогда не станут известны даже в самых узких научных кругах.

…Муторная проверка закончилась, и Мельников прошел в помещение, напоминавшее обычную регистратуру больницы. Только эта больница поражала совершенно ослепительной чистотой и порядком.

Капитана встретила молодая врач, державшаяся тем не менее с бесстрастностью статуи. Она тщательно проследила за тем, чтобы Мельников облачился в белый халат, накрахмаленный до того, что, казалось, он в состоянии стоять на полу без человека.

— Помните, больную ничем нельзя волновать. Ничем, — повторила она с нажимом.

Они поднялись на второй этаж и двинулись по идеально чистому и безлюдному коридору. Только один раз навстречу попался медбрат в штатском, который, несмотря на огромные габариты, двигался плавно и бесшумно, как котенок. Около одной из дверей остановились, врачиха извлекла из кармана ключ. Она отперла дверь, впустила Мельникова, а сама, прикрыв дверь, осталась в коридоре. Боковым зрением Мельников увидел, что докторша извлекла откуда-то шприц с темной жидкостью. На всякий случай.

Палата была небольшой. Здесь не было характерной невыносимо стерильной больничной белизны. Стены, выкрашенные в тепло-ореховый цвет, навевали ощущение покоя. Как и две картинки — какой-то пейзажик и натюрморт с цветами. Все было красиво, чистенько — и донельзя умиротворяюще. На стоящей в углу кровати сидела, поджав ноги, девушка в голубом халатике. Она была небольшого роста, но крепенькая. Впрочем, это замечалось потом. Потому что прежде всего бросались в глаза ее волосы, яркие, как лесной пожар. И огромные глаза на узком лице с очень белой кожей. Девушка была красива, очень красива, но… Когда-то Мельников в шутку называл ее ведьмой. Больно уж она подходила под описание, данное в средневековых руководствах по охоте за нечистой силой.

Увидев вошедшего, она приветливо и грустно улыбнулась.

— Здравствуйте, я вас где-то видела. Наверное, вы знаете — Сергей скоро вернется? — произнесла она с сильным акцентом.

— Он вернется обязательно, — ответил капитан.

— Передайте, что я буду его ждать. Сколько угодно.

Девушка снова замолчала, уйдя в свой мир.

Мельников молча глядел на нее. Говорить не имело смысла. Да и нельзя было. А хотелось заорать так, чтобы затряслась вся эта чертова больница:

— Марина!!! Да вот он я, твой Сергей!

Но было нельзя. Когда-то он пробовал. Не верил врачам, никому не верил. Но все кончалось ужасно. Была истерика, были крики о том, что они ее не обманут, что она Сергея все равно не предаст. И как итог — шприц с темной жидкостью и вежливая выволочка от доктора, которая звучала хуже самой страшной матерщины.

Постояв еще, Мельников вышел в коридор. Дежурившая за дверью врачиха облегченно вздохнула. Внештатная ситуация не произошла.

Мельников вышел за ворота особняка, сел в машину и повел ее с четкостью хорошего автомата. Никаких мыслей в голове не было. Каждый раз он рвался сюда, надеясь на чудо. И каждый раз выходил вот так. Он видел множество смертей, в том числе смерть матери, убитой на его глазах очередью, посланной пилотом «юнкерса». Он видел друзей, убитых немцами, убитых способами, которые не снились даже отмороженным африканским неграм. И наблюдал, как расправлялись с карателями озверевшие белорусские партизаны. Об этом не расскажет и не напишет никто и никогда. Но это было ужаснее всего. Человек, единственный любимый человек, был рядом, он был жив — и в то же время его не существовало.

«Вечная койка. С живыми — какие вопросы? Да и покойнику — та же больничная мгла…» — звучала в его голове строчка из прочитанного где-то стихотворения.

И это тоже была война. Бывает она и такая.

Глава 8 Чего боятся настоящие солдаты

10 мая 1966 года, база космической службы