Золотая дева

– Но он меня все равно любит. А мама – нет, – упрямо произнесла девчонка. – Папа даже знаешь что говорил? Я когда совсем маленькая была, то болела сильно. Эта, как ее… нервология.

– Неврология, – поправила Маша.

– …Короче, даже думали, что я навсегда дурочкой останусь, – пробормотала девчонка. – И мама – она меня хотела в такой специальный дом сдать. Где одни дебилы живут. Без родителей, с одними воспитателями злыми. По десять человек в комнате. И их к кроватям привязывают, чтобы никому не мешали.

– Неправда, – сердито произнесла Мария. И, понизив голос, уточнила: – Это тебе папа такое сказал?

– Я и сама помню, – сердито отмахнулась Лиза. – И по врачам меня все время таскала, таскала – мама. А они почти все очень сердитые были… И один сказал, что, возможно, меня будет лучше изолировать…

– Ты поняла его неправильно, – твердо произнесла Маша. – А по врачам тебя мама потому и водила, чтоб ты поправилась поскорей!

– А если бы я не поправилась – отдала бы в дебильный дом. Я точно знаю, не спорь, – нахмурилась девчонка.

Маша же возмущенно подумала: вот это папаня у девочки! Хорошо же ребенка против родной матери настроил!

– И потом еще знаешь что… – печально произнесла Лиза. – Одна история была, совсем плохая, конечно… Мы в прошлом году на Лазурку поехали. Ну, в наш дом. Мама, я и Настя с Сашкой. И ты знаешь? Мама со мной даже ни разу на море не сходила! Ни разу! Я ее каждый день спрашивала: ну когда, когда? А она все говорила, что дела у нее, работа, даже здесь… А потом я услышала, как Настя своему Сашке говорит: не до дочки Елене. Что она со своим фигуристом все время, то на яхте, то в казино… – Лиза вскинула на свою няню печальный взор: – С Илюшиным, в смысле. Это любовник ее.

Крыть было нечем. Но все-таки Маша твердо произнесла:

– Нет, Лиза. Мама у любого человека только одна. И заменить ее никто не может. И я уверена: твоя мама сейчас по тебе очень скучает. И ей грустно, что она тебя не видит…

– Ничего ей не грустно, – покачала головой Лиза. – Ходит по своим косметологам и рада.

«Опять, опять с чужих слов девчонка поет!»

– А как с елкой в прошлом году получилось! – продолжала жаловаться девочка. – Папа билеты достал на самую лучшую, и я так хотела, чтобы мама со мной пошла! А она сказала, что у нее командировка. Папа еще спорил с ней, говорил, что елка – в самом Кремле, в зале приемов, и только для узкого круга, и что ему пришлось эти билеты выпрашивать просто! Но мама все равно не согласилась, и мне пришлось с Настей идти. Знаешь, как стыдно было! Там все, все с мамами были! И надо мной смеялись, что только я с няней, а Настя еще такую кофту ужасную надела, мохеровую, ярко-желтую…

– А чего же папа с тобой не пошел? – удивилась Мария.

– Ну, он же мужчина! – искренне возмутилась девочка. – Ему некогда! У него все дни расписаны! А билет – он был это… как его… горящий.

– Мама твоя работает не меньше, – покачала головой Маша.

– Почему ты ее все время защищаешь? – возмутилась наконец Лиза.

– Да потому, что мне тебя жаль, – вздохнула девушка.

– Не надо меня жалеть! Тебе не за это платят! – взорвалась малявка.

Впрочем, тут же вспыхнула. Пробормотала:

– Извини…

А потом, совсем тихонько, произнесла:

– Ты знаешь, Маша… я ведь, наверно, все-таки какой-то урод… не обманули врачи. Подожди, не перебивай… Я действительно иногда вижу, чего другие не видят… Почти всегда для меня люди – обычные. А изредка такие странные, как на раскрасках. Если в раскраске берешь и человека в один цвет раскрашиваешь… Весь синий, или весь коричневый, или весь желтый, представляешь?..

Маша обратилась в слух. А девочка неуверенно продолжила:

– Но это нечасто бывает. Только когда я волнуюсь. И вот тем утром, когда Настя умерла… ко мне ведь мама, конечно, тогда уж прибежала. Ну, и папа тоже, и Кася, и все остальные… А со мной опять это началось: когда вместо людей – такие человечки, будто пластилиновые. Папа коричневым был. Кася и все остальные – серые. А мама… мама… – Лиза набрала полные легкие воздуха и выпалила: – Мама была вся бордовая. Не красная, а такая… густо-красная. Вся как кровь. Такая же, как у Насти на постели. И я очень испугалась и плакала. А когда мама меня на руки хотела взять, я почувствовала: руки у нее будто мокрые. Будто в крови. И мне тогда еще страшней стало…

– Лиза… – осторожно произнесла Маша. – Но ведь твои человечки цветные – это просто видение. Вроде как сон. А сны – они ничего не значат.

(Хотя Лизины видения, не сомневалась Маша, далеко не сон. Однако сейчас девочку требовалось любой ценой успокоить.)

– Но ты мне никогда не казалась красной, – возразил ребенок. – И папа не казался, и Кася с Сашкой, и Костик, и дядя Володин, никто!

– Ну… может быть… – Мария лихорадочно пыталась придумать разумное объяснение, – ты просто обижалась на маму… а во сне, если на человека обижаешься, он тебе страшным кажется… Мне однажды снилось, еще когда я в детский сад ходила, что воспитательница, которая днем в угол меня поставила, теперь задушить пытается…

– Нет, Маша, – грустно вздохнула девочка. – Это ты обычная. И сны у тебя обычные. А я… я теперь все знаю.