Золотая девочка

– Ты у меня стоишь сто тысяч долларов. Как я буду теперь тебя дома одну оставлять? С ума сойду от страха. Хорошо, что папа уже завтра приедет, он придумает что-нибудь… А сейчас сделаем так, – мама запустила руку в Люськину рыжую гриву, – я вернусь на работу, а ты погуляй до моего возвращения, к подружкам сходи… На ночь мы забаррикадируем дверь бабушкиным комодом… и еще чем-нибудь… Даже если полезут к нам опять, попотеют, пока отодвинут. Мы в это время успеем в милицию позвонить. А там и папа приедет!

Ночью, к счастью, никто в квартиру не рвался, но заснуть Люська с мамой никак не могли. Обе старались лежать тихо и друг дружке не мешать, но получалось это плохо: то диван у мамы скрипнет, то Люське вдруг кашлянуть захочется. Видимо, им обеим защита в виде бабушкиного комода казалась не слишком надежной.

– Мам! – Люська в длинной ночной рубашке явилась в родительскую спальню. – Мне страшно. Можно я с тобой лягу? – И, не дожидаясь разрешения, юркнула под мамино одеяло.

Некоторое время они лежали тихо, пытаясь заснуть, потом Люська начала вертеться, совершенно сбила набок простыню и наконец села, скрестив ноги и укутав их подолом рубашки.

– Мам! А как вы с папой познакомились? – спросила она.

– Ты же знаешь, мы в одной школе учились, – ответила мама, и Люська по голосу почувствовала, что она улыбается.

– Знаю, конечно… Но ты расскажи, как вы познакомились… Кто кого первым заметил и вообще…

– Конечно, я его, – рассмеялась мама, – но только он думает иначе.

– Как это?

– Так это! Я тебе сейчас расскажу, а ты потом у него поинтересуйся, как все тогда было. Очень интересно, что он тебе расскажет!

Люська приготовилась слушать, а мама, которой тоже не спалось, с удовольствием ударилась в воспоминания:

– Твой папа, когда я его первый раз заметила в школе, учился в девятом классе, а я в восьмом, вот как ты…

– Мам, ты что? – перебила ее Люська. – Я ж в девятом!

– Ты забыла, что у нас тогда была десятилетка и наш восьмой равнялся теперешнему вашему девятому. Ну так вот! Я как увидела твоего будущего отца первого сентября на торжественной линейке в синих клешах со складочками, так и пропала…

– Мам, а что, в ваше время парни в расклешенных брюках ходили?

– Все ходили, и взрослые тоже. Правда, в школу их носить не разрешали, поскольку форма была обязательной. Папе только на первое сентября их удалось надеть, но мое сердце его клеши все-таки успели поразить. Представь: темно-синие, с широким поясом, как у тореадора, а внизу, там, где клеш, внутри складочек – по две пуговицы.

– Ну и навороты! Неужели тебе такое могло понравиться?

– Ты ничего не понимаешь, Люська! Тогда это называлось – высший попс!

– Попс? – рассмеялась Караваева. – Что за смешное слово?

– Ну… – мама замялась. – Попсово – это было все равно что у вас – клево… или супер… Понимаешь?

– Понимаю! Так ты, мамуля, оказывается, папу за модные брюки полюбила? За пуговицы в складочках?

– Брюки, Люська, были только первым ударом. Когда я от широкого пояса брюк подняла глаза выше, то была окончательно сражена папиными синими глазами, под цвет этих брюк. Они так здорово сияли над белоснежной водолазкой…

– А почему вдруг название такое – водолазка?

– Кто его знает… Может быть, потому, что у водолазов костюмы были без пуговиц спереди и с высоким воротом.

– Надо же! – удивилась Люська. – Чего только люди не придумают! А глаза у папы и сейчас красивые. Жаль, что мне твои, серые, достались.

– Ну, знаешь! Мои – они тоже ничего, – засмеялась мама и, дурачась, повалила дочку на постель.

Люська захохотала, вырвалась из маминых рук и спросила:

– Мам! Папа был в клешах и в водолазке… А ты? Тоже в чем-нибудь необычном?

– Нет, в самом обыкновенном. На мне были черная юбка в складочку и белая рубашка военного типа, с погончиками и блестящими пуговицами. А волосы завязаны в два хвостика с большими белыми капроновыми бантами. У меня даже где-то фотография с той линейки есть…

– Да ты что? – перебила ее Люська. – В девятом… то есть в восьмом классе – и с бантиками?

– Представь себе! У многих вообще косы были. Тогда с распущенными волосами никого и в школу бы не пустили.

– Почему? – опять удивилась Люська.

– Такие были порядки. Считалось, что в школе, где много пишут внаклонку, распущенные волосы будут мешать. Так, наверное, и есть на самом деле. Как ты думаешь?

– Ну… вообще-то… иногда мешают. Приходится их без конца за уши заправлять.

– Вот видишь! – сказала мама и замолчала, погрузившись в воспоминания.

Люська, которой было очень интересно, потеребила ее за руку.

– Ну, мама! Не вздумай заснуть. А туфли? Какие у тебя были туфли? Какой высоты тогда были каблуки? Какой формы?

– Каблуки-то? Каблуки, на которых тогда ходили все мои одноклассницы, назывались школьными.

– И какие же они были?

– Такие, которые наша бабушка сейчас любит: низенькие, толстенькие и устойчивые.

– Ой, не могу… – залилась смехом Люська, представив себя на линейке первого сентября в бабушкиных туфлях.